Баидерша-полька подбоченилась и строго сказала:

— Ваше Высочество, у нас ведь тут не филармония. У нас не на скрипке играют, а на…

— Да, но мне хотелось бы помузицировать, — с надеждой в голосе произнес эрцгерцог, — а Макс пусть аккомпанирует мне на рояле, если это не доставит слишком больших хлопот.

— Тогда… — хозяйка отвернулась в сторону и хлопнула в ладоши: — Эй, Франц, Зеппи. Живо ко мне!

И когда оба паренька, прислуживавшие в зале, примчались на ее зов, она обратилась к младшему из них:

— Франц, ты сейчас помоешь руки и физиономию и мигом к господину учителю Майеру в его дом. Стучи громче: скажи, поручение от высоких гостей — срочно нужна скрипка.

— А если он спит? — робко спросил Франц.

— Ничего. Скажи ему, чтобы за скрипку не беспокоился, завтра отдадим в целости и сохранности… А ноты? — она обратилась к эрцгерцогу: — Ваше Высочество желают ноты?

— Да, Генделя, — утвердительно пропищал Пипси.

— А еще попросишь Хендля, и чтобы через десять минут был здесь.

— Неужели он сейчас разбудит господина учителя? — в ужасе прошептала я.

Лизи кивнула.

— Он к этому привычный.

Действительно, через рекордно короткое время паренек вернулся со скрипкой, затем вызвали пианиста, принесли пюпитр для нот, девицы расселись полукругом вокруг рояля, и полуголый эрцгерцог сыграл от начала до конца сонату Генделя, причем совсем недурно.

Исполнение каждой части сонаты сопровождалось бурными аплодисментами, и окрыленный успехом эрцгерцог сразу же переходил к следующей части.

— Лизи, если и дальше так пойдет, мы сегодня домой не вернемся.

— Боюсь, что так и будет, барышня.

— Что же нам делать, если он до восьми утра пиликать будет?

— Надо что-то придумать.

В этот момент эрцгерцог опустил скрипку, кивнул своему аккомпаниатору, что-то шепнул ему на ухо, указывая смычком на нашу нишу.

Человек в красном фраке встал из-за рояля.

— Приглашаются все присутствующие, — крикнул он в нашу сторону. — Пожалуйста, к сцене. Его Императорское Высочество дает концерт.

Мы с Лизи переглянулись.

— Что сейчас будет! — прошептала она и опустила на лицо черную вуаль. — Только ничего не бойтесь. Я не дам вас в обиду.

— Прошу всех дам и джентльменов ближе к нам!

Мы затаили дыхание. Не было слышно ни звука. Эрцгерцог возобновил игру. Кажется, опасность миновала.

В этот момент красный бархатный занавес раздвинулся, и в проеме ниши появился Габор.

— Прошу извинить меня, — сказал он в темноту, — не соблаговолите ли проявить любезность и выйти к обществу? Просьба императорской особы приравнивается к приказу.

— Только не для меня, — защебетала Лизи притворным голосом, — я иностранка и нахожусь здесь по сугубо личным делам.

Она ринулась к лампе, но та была уже в руках Габора: он как раз пытался зажечь фитиль. Все это произошло так быстро, что я не успела повернуть голову. Застыв от ужаса, с выпученными глазами я впилась руками в скамью и уставилась ему прямо в лицо. Какое-то мгновение он пристально всматривался в глубь нашего укрытия.

— Вы позволите? — сказал он, схватив меня за подбородок и приподнимая голову. Затем взял мою правую руку и увидел кольцо…

— Минка! А ты… я хотел сказать, фройляйн Хюбш, что ты здесь делаешь? Ради всего святого, каким ветром вас занесло в эту дыру?

— Тем же ветром, что и вас, милостивый господин, — приветливо сказала Лизи, — и через ту же дверь.

— Лизи! — Габор был полностью обескуражен, потому что Лизи говорила своим нормальным голосом. — Я бы ни за что не узнал тебя! Превосходный маскарад!

Он присел рядом со мной на скамью.

— Стараемся, — скромно ответила Лизи и раскрыла свой красный веер.

— Ты, верно, сошла с ума! Зачем ты приволокла сюда фройляйн Хюбш?

Лизи откинула вуаль и подняла свои насурмленные брови.

— Экзамен на мужество! — просто объяснила она.

— Мой отец был бы не в восторге от этой идеи. Перед скачками… а кроме того… репутация…

— Очень надеюсь, что вы-то ничего не скажете вашему батюшке, его превосходительству генералу.

— Конечно, нет. Можешь не бояться.

— А я и не боюсь. Неужто я могла видеть господина фон Бороши в мерзком доме, куда офицерам ходить не гоже. Но и господин Бороши никого не видел — ни прекрасную испанку, ни маленького улана!..

Габор кивнул.

— Все останется между нами. А сейчас, Лизи, уходи, оставь нас вдвоем. Я должен поговорить с барышней наедине.

— Оставлю вас только на минутку, — строго ответила Лизи, — и скоро вернусь обратно.

— Что это вам взбрело в голову? — спросил меня Габор, как только мы остались наедине. — Слава Богу, здесь полумрак.

Он поднес лампу к моему лицу, потрогал светлые усы, рассмеялся и похвалил профиль:

— Какой славный мальчик! Неудивительно, что Пипси сразу же запал на тебя. Как это тебе удалось спрятать под париком свои пышные волосы?

— Пришлось потрудиться.

— Но все-таки зачем, черт побери, пардон, ты пришла сюда?

— Потому что… ты не пригласил меня на свой день рождения.

— Что? — Габор чуть было не подавился. Совсем неудивительно, после всего выпитого… — Но это же… Минка! В гарнизонах так всегда празднуют, вместе с товарищами. Тот, у кого день рождения, приглашает всех. Ты разве не знаешь?

— Нет. — Наступила долгая пауза. Потом Габор тряхнул головой и примирительным тоном сказал: — Подумать только! Пришла в бордель! Ну уж если ты на это решилась… Поцелуй меня, дорогая, и будь снова хорошей девочкой.

Я не шевельнулась.

— Минка… ну поцелуй же меня. Все еще злишься? — Да.

— Но почему?

Я молчала, вспоминая Лорелею в белом фартуке и с голыми жирными яго… ну, с тем, что сзади. И этот свинский канкан. И рыжеволосую бестию с отвратительным бюстом, и то, как она склонялась перед Габором, а он смотрел на нее… Я была не в состоянии поцеловать его. Господи, как жмет этот толстый мундир! Сукно было слишком грубым, и от него чесалось все тело. Мне хотелось чесаться, как обезьяне…

— Ты сердишься, что я здесь — сказал Габор. — Но это не для развлечения. Даю тебе честное слово! Эрцгерцог. Он так захотел, и Борис тоже. А то, что хотят принцы, — закон.

— Ты ведь здесь не в первый раз?

— Не по своей воле!

— А кто тебя укусил тогда в воскресенье?

— Понятия не имею. Ее сегодня нет. Да я и не хочу знать, кто она. Надеюсь, ты заметила, что я не делаю из этого тайну, и Аттила во всеуслышание объявил, что я влюблен — влюблен только в тебя… но ты, кажется ревнуешь, ведь так? Какое счастье! Это значит, ты меня любишь? — Он раскрыл объятия. В этот момент занавес шевельнулся, и вошла Лизи.