— Ты помнишь своего первого хозяина?

— Да. Доктор Фастольф.

— Подумай как следует, Жискар. А не я?

Жискар помолчал и ответил:

— Мадам, мне было поручено оберегать вас в меру моих способностей, как собственность доктора Фастольфа.

— Я думаю, тут было несколько большее. В течение десяти лет ты повиновался только мне, а кому-нибудь другому, включая доктора Фастольфа, только изредка, поскольку это входило в твои обязанности робота, и лишь в том случае, когда была выполнена твоя главная обязанность — обеспечение моей безопасности.

— Я подчинялся вам, леди Василия, это верно, но хозяином моим оставался доктор Фастольф. Как только вы оставили его дом, доктор Фастольф стал меня полностью контролировать. Он оставался моим хозяином и позже, когда отдал меня леди Глэдии. Он был моим единственным хозяином, пока был жив. После его смерти по его завещанию право владеть мною было передано леди Глэдии, и так все остается до сих пор.

— Я спросила тебя, помнишь ли ты, когда тебя впервые активировали и что ты помнишь. Тогда ты не был таким, как сейчас.

— Мой банк памяти, мадам, теперь несравненно полнее, и я приобрел много опыта, которого у меня раньше не было.

Голос Василии стал строже:

— Я говорю не о памяти и не об опыте. Я увеличила количество твоих позитронных путей, исправила их и усовершенствовала.

— Да, мадам. Вы делали это с помощью и с одобрения доктора Фастольфа.

— Один раз, Жискар, я сделала это без помощи и одобрения доктора Фастольфа. Ты помнишь это?

Жискар молчал довольно долго.

— Я помню один случай, когда я не был свидетелем того, как вы советовались с доктором Фастольфом. Я решил, что вы консультировались с ним в мое отсутствие.

— Ты решил неправильно. Вообще-то ты знал, что доктора Фастольфа не было в то время на Авроре и не мог так решить. Ты увиливаешь.

— Нет, мадам, вы могли проконсультироваться с ним по гиперволне. Я считал это возможным.

— Тем не менее то, что я сделала, целиком моя заслуга. Ты стал совсем другим после этого. То, чем ты стал с тех пор, — мое изобретение, мое создание, и ты это прекрасно знаешь.

Жискар молчал.

— Итак, Жискар, по какому праву доктор Фастольф был твоим хозяином? — Она помолчала. — Отвечай, Жискар! Это приказ!

— Потому, что он меня спроектировал и руководил моим конструированием.

— А когда я перепроектировала и реконструировала тебя весьма основательно, разве ты не стал моей собственностью?

— Я не могу ответить на ваш вопрос, — сказал Жискар. — В этом случае необходимо решение суда. Вероятно, это зависит от степени реконструирования.

— А ты знаешь, какова эта степень?

Жискар опять не ответил.

— Это ребячество, Жискар. Ну почему я должна вытягивать из тебя слова? Не заставляй меня это делать. Ведь молчание — знак согласия. Ты знаешь, это изменение было кардинальным, и знаешь, что я это знаю. Ты усыпил солярианку, потому что не хотел, чтобы она узнала это от меня. Она ведь не знает?

— Нет, мадам.

— И ты не хочешь, чтобы она это знала?

— Не хочу, мадам.

— А Дэниел знает?

— Да, мадам.

Василия кивнула:

— Недаром он так хотел остаться здесь. Так вот, слушай меня, Жискар. Допустим, суд обнаружит, что до того, как я тебя реконструировала, ты был обычным роботом, а после реконструкции ты научился чувствовать состояние мозга человека и изменять его по своему желанию. Как ты думаешь, сочтет ли суд это достаточным, чтобы передать мне право владения тобой?

— Мадам Василия, этот вопрос нельзя рассматривать в суде. Я уверен, что в таком случае меня объявят государственной собственностью. Могут даже приказать дезактивировать.

— Вздор! Что я — ребенок? С твоими способностями ты можешь отвести суд от подобного решения. Я не сказала, что обращусь в суд. Я требую, чтобы ты сам решил. Разве ты не считаешь, что я твоя настоящая хозяйка еще с детства?

— Мадам Глэдия считает себя моей хозяйкой, и пока по закону не будет решено иначе, она должна так считать.

— Но ты знаешь, что она и закон заблуждаются. Если ты щадишь чувства солярианки, то ей легко внушить, чтобы она больше не считала тебя своим. Ты даже можешь заставить ее испытать чувство облегчения, когда я возьму тебя у нее. Я прикажу тебе так сделать, как только ты признаешь меня своей хозяйкой. Впрочем, ты и так это знаешь. Дэниел давно знает о твоих способностях?

— Несколько десятков лет, мадам.

— Так вот, ты можешь заставить его забыть об этом. В некотором роде и доктор Амадейро знает — можно заставить забыть и его. Только двое должны знать об этом — ты и я.

— Мадам Василия, — вдруг заговорил Дэниел, — поскольку Жискар не считает себя вашей собственностью, он может заставить вас обо всем забыть, и тогда вы будете вполне довольны настоящим положением вещей.

Василия холодно взглянула на него:

— Да? Видишь ли, не твое дело решать, кого Жискар считает своей хозяйкой. Он знает, что его хозяйка — я. И его долг в рамках Трех Законов — полностью принадлежать мне. Если он должен заставить кого-то о чем-то забыть и может это сделать, ему придется выбирать, и он выберет любого, кроме меня. Меня он не может заставить забыть, он вообще не может касаться моего мозга. Благодарю тебя, Дэниел, за предоставленную возможность все это объяснить.

— Но эмоции мадам Глэдии так тесно связаны с Жискаром, что принуждение к забвению может повредить ей.

— Это может решить только Жискар, — сказала Василия. — Жискар, ты знаешь, что ты мой, и я приказываю тебе ввести забвение в мозг этого человекообразного робота, который стоит рядом с тобой, этой женщины, которая считает тебя своей собственностью. Сделай это, пока она спит, и тогда это не принесет ей никакого вреда.

— Друг Жискар, — сказал Дэниел, — леди Глэдия — твоя законная хозяйка. Если ты внушишь забвение леди Василии, ей это не повредит.

— Повредит, — тут же возразила Василия. — Солярианке не будет вреда, поскольку ей лишь кажется, что она владелица Жискара, а я знаю о ментальной силе Жискара. Вытаскивать это из меня сложнее, и, поскольку я твердо намерена сохранить это знание, в процессе его удаления Жискар нанесет мне вред.

— Друг Жискар… — начал Дэниел.

— Робот Дэниел Оливо, — резко перебила его Василия, — я приказываю тебе замолчать. Я не хозяйка тебе, но твоя хозяйка спит и не отдает иных приказов, поэтому ты должен повиноваться мне.

Дэниел замолчал, но губы его шевелились, словно он пытался говорить вопреки приказу. Василия следила за ним, иронически улыбаясь.

— Видишь, Дэниел, ты не можешь говорить.