Когда раздался выстрел, она где-то бросила свой мобильник.

Отказавшись от света, Лусия вслепую выбежала на террасу, обогнув стол, за которым Саломон имел обыкновение завтракать. И вовремя: она успела разглядеть, как Улисс перемахнул через балюстраду на другом конце террасы и спрыгнул вниз. Под струями дождя она подбежала к краю балюстрады и посмотрела вниз. Он бежал по крышам соседних домов.

– Улисс, стой! – крикнула Лусия.

Голос у нее звучал хрипло от адреналина. Ночное небо над Саламанкой походило на коробку с гримом: там были все оттенки оранжевого, желтого, зеленого и синего, перерезанные полосами дождя. Яркое свечение города вело Улисса в его отчаянном бегстве по темным крышам. Интересно, куда же он надеялся убежать?

Засунув пистолет за ремень джинсов, Лусия тоже перелезла через балюстраду.

Она оказалась на крыше, где черепица была скользкой, как ледяной каток, и сильно покатой. Помимо воли, Лусия съехала к бортику. Когда же увидела внизу головокружительный колодец внутреннего двора, окруженный темными окнами, сердце у нее замерло где-то в горле. Возле ее щеки клокотала воронка воды, сразу сливаясь в водосточную трубу. От нее до земли было метров пятнадцать. Головокружение тотчас же прочистило ей желудок.

Лусия встала и почти на четвереньках поползла по черепице наверх. Всякий раз, когда вспыхивала молния, она, как в зеркале, отражалась в заледеневшей крыше. Добравшись до конька, лейтенант встала. Ее била дрожь. Улисс лез по стене двухметровой высоты, чтобы добраться до следующей террасы. Она бросилась за ним вдогонку – и распласталась на животе, когда он обернулся и выстрелил в нее.

Лусия даже не услышала свист пули. Вряд ли он по-настоящему в нее целился – скорее всего, просто хотел напугать и заставить двигаться медленнее. Она шла за ним, точно повторяя его путь по лабиринту крыш, и полезла на ту же стену, чтобы дойти до следующей террасы. Подтянувшись, увидела, что он бежит вдоль большого освещенного окна и быстро скрывается за углом какого-то дома.

Лусия вытащила из-за пояса пистолет. Одежда на ней промокла до нитки. Дождь барабанил по затылку, по спине, пробирался под отяжелевший от воды пуловер. Ливень хлестал в лицо; она все время моргала, стараясь сбросить с ресниц воду, и несколько раз вытерла лицо. Дождь очень мешал. Но Лусия говорила себе, что им с Улиссом одинаково плохо. Она лихорадочно искала выход. Чем же это все закончится? Дуэлью на пистолетах, как в вестерне? Абсурд…

А потом она упала.

Она уже добежала до того самого угла стены, за которым он исчез, как внезапно попала ступней в какую-то ямку, и инерция протащила ее вперед.

Снова прозвучал выстрел…

Лусия услышала свист: пуля на этот раз прошла очень близко. Падение спасло ее, потому что, дернувшись вперед, она упала на колено. Щиколотку пронзила острая боль. Вывих. И тут она увидела Улисса.

Он стоял шагах в пяти от нее на краю террасы, повернувшись спиной к пустоте. Пистолет был нацелен на нее.

И тогда Лусия все поняла. Что все кончено. Что вот тут и прекратится ее жизнь. Падая, она выронила «Беретту». Какая идиотская смерть… Улисс смотрел на нее, но она не видела его глаз: лицо закрывал капюшон. Сквозь дождь она различала только высокий темный силуэт и отблеск света на стволе пистолета. Чего он ждал?

Да стреляй же ты, и пусть все кончится.

Лусия слышала его дыхание и дрожала всем телом. Одна часть ее сознания замерла и ждала фатального выстрела, а другая работала на полную катушку. Она принялась считать.

Один.

В голове промелькнула мысль об Альваро. Своего сына она больше не увидит. Он вырастет без нее.

Два.

Она подумала о Рафаэле. Никто не будет плакать по ней. Никто? Ну, может быть, Пенья и Ариас погорюют немного, вспоминая ее дела, а может, даже сложат о ней что-то вроде легенды. Наверное, мать и сестра тоже поплачут. И Адриан. И Альваро, конечно. В ночном небе слышались раскаты грома. Она вздохнула.

Три.

Господи, чего он ждет? Дыхание у нее участилось. Дождевая вода попала в горло, она закашлялась и еще раз вытерла лицо.

Он что, приходит в возбуждение, оттягивая момент выстрела? Ему приятно видеть ее совершенно беззащитной у своих ног? Наверное, такие как он всегда упиваются страхом своих жертв. И наслаждаются своим всемогуществом. Потому и оттягивают развязку.

И вдруг в ней словно что-то щелкнуло.

Она ощутила, как ее захлестнула волна бешенства и отчаяния, воля собралась в кулак, и дальше ее уже, как раненого зверя, повел инстинкт выживания. Все, она перешла на «автопилот», и все мышцы уже напряглись, хотя она даже пальцем для этого не пошевелила.

В следующий миг Лусия дважды, насколько могла стремительно, перекатилась по крыше.

И сразу услышала выстрелы. Он наконец-то решился стрелять. Слишком поздно. Она бросилась к нему, вытянув руки, и в три прыжка оказалась сверху, как раз в тот момент, когда он начал целиться.

На этот раз пуля пробила ее плечо.

А он улетел. В буквальном смысле слова.

Улетел в оранжевое небо Саламанки. Он планировал, почти красиво раскинув руки. Как Рафаэль… Полет закончился шестью этажами ниже глухим ударом о тротуар.

Лусия подошла к краю крыши, держась за плечо, которое начало гореть. Это было хорошим признаком: значит, она жива.

Внизу виднелось распростертое тело. На улице не было ни души. И ни один любопытный прохожий не обратил внимания на неподвижную фигуру, лежащую в неестественной позе, вывернув под неестественным углом правую руку и левую ногу. И уж совсем странную позицию занимала голова. Из-под нее растекалась лужа крови, которую сразу смывал поток дождя.

Улисс Джойс умер, как и жил: в одиночестве.

Лусия попыталась пошевелить раненой рукой. Боль была резкая, но вполне терпимая. Это означало, что пуля не задела ни кости, ни какой-нибудь глубокой мышцы.

Откуда-то слышался панический голос Саломона, который звал ее. Он орал так громко, что, казалось, рискует порвать себе связки.

Ей пришлось проделать весь путь в обратном направлении. Саломон, стоя на террасе, наблюдал, как она подходит, и улыбка его становилась все шире. Он помог ей взобраться на террасу, обнял и прижал к себе. Ее била крупная дрожь, и сейчас она не смогла бы сказать, была ли это дрожь от облегчения, от пережитого страха или от боли.

Дождь обрушивался на них сверху, бил по головам, смывая кровь, усталость и грехи.

– Он мертв, – сказала Лусия.

– А ты ранена.

– Пустяки, царапина.

Больше они не говорили ни слова. И Лусия не могла бы сказать, сколько они простояли вот так под струями дождя, дрожа и прижавшись друг к другу. Гром эхом отзывался в ночи на удары ее сердца.

Вечер пятницы