– Я услышу, наконец, объяснения или, по крайней мере,что-то на них похожее?

Королева отступила на шаг, ухватившись за столик, чтобы неупасть, ее взгляд был прикован к портьере в углу комнаты – столь застывший ипристальный, что гасконец ощутил легкое беспокойство, хотя и не понимал егопричины…

Внезапно портьера колыхнулась, послышался звонкий, веселый,уверенный в себе, дерзкий голос женщины:

– Ваше величество, тысячу раз простите за опоздание, ноулицы забиты ликующим народом, и моя карета еле-еле продралась через толпу… Вотваши подвески, которые вы велели мне привезти из Лувра.

И женщина, одетая испанкой, в черной бархатной полумаске,обеими руками протянула помертвевшей королеве ящичек из розового дерева сгербом на крышке – тот самый ящичек, что д’Артаньян видел на Новом мосту утромв руках Бекингэма…

Полумаска почти полностью скрывала ее лицо, но по голосу,походке и некоторым другим деталям д’Артаньян узнал герцогиню де Шеврез. У негоне было ни мыслей, ни чувств – он просто-напросто застыл столбом, как и капитанде Кавуа, как и кардинал, как и его величество…

Гасконец еще ни разу не видел, чтобы лицо человека такразительно менялось в какой-то миг: королева походила на приговоренного ксмерти, которому в последнюю минуту, уже возле плахи, сообщили вдруг, что он непросто помилован, но и назначен из булочников герцогом и министром…

Лицо короля, если отбросить все условности этикета, непозволявшие называть вещи их настоящими именами, было оторопелым и даже тупым.Лицо королевы, наоборот, в единый миг стало величаво-спокойным. Герцогиня деШеврез едва удерживалась от громкого смеха.

Стоя в том же оцепенении, д’Артаньян слушал голос королевы,уже полностью овладевшей собой:

– Вот и ответ, ваше величество. Я не рискнула надеватьподвески в Лувре, боясь, что в такой толпе случайных людей на улицах с нимиможет что-нибудь случиться. Герцогиня де Шеврез ехала следом, но ее карета, каквы слышали только что, отстала, не в силах пробиться сквозь толпу, собравшуюсяприветствовать своего короля, чей ум и величие покоряют подданных вплоть досамого последнего… Но теперь, я полагаю, их можно надеть безбоязненно…

Она хладнокровнейше подняла крышку ларчика, вынула подвескии, изящно прикасаясь к ним пальчиком, стала громко считать вслух:

– Три… семь… одиннадцать, двенадцать… Двенадцать. Ровностолько, сколько и было изначально. Не желаете ли убедиться, ваше величество?Что же вы стоите? Коли уж в моем присутствии звучат столь нелепые сказки омнимых подарках, о том, что мои алмазы переходят из рук в руки где-то вЛондоне…

Король с видом крайнего замешательства пробормотал что-то.

– Я не расслышала, что вы изволили сказать, вашевеличество, – с ангельской кротостью произнесла королева.

Король бросил в сторону кардинала взгляд, полный неописуемойзлобы и разочарования, после чего сказал неуклюже:

– Э-э, сударыня… Меня, кажется, зовет герцогОрлеанский… Я вас покину ненадолго…

И он вышел, почти выбежал, слабодушно предоставив другимрасхлебывать кашу. Д’Артаньян мысленно употребил в адрес его христианнейшеговеличества такое выражение, что перепугался сам и постарался ни о чем более недумать. В высоко поднятой руке королевы покачивался злосчастный аксельбант сдюжиной подвесок, сиявший радужными огнями, которые жгучими стрелами вонзалисьв глаза кардинала и двух его спутников.

– Ваше высокопреосвященство, – произнесла королевамедоточиво. – Я нисколько не сержусь на вас, мне просто интересно, чтозаставило вас выдумать эту очаровательную сказочку о каких-то моих ночныхсвиданиях в Лувре, о якобы подаренных мною герцогу подвесках? Быть может, васкто-то ввел в заблуждение? Не тот ли молодой человек, что стоит за вашейспиной?

– Сдается мне, что это наш милый гасконецд’Артаньян, – весело и громко сообщила герцогиня де Шеврез. –Положительно, я его узнаю… Буйная и богатая фантазия гасконцев всем известна…Но не судите его слишком строго, ваше высокопреосвященство. Бедный юноша всеголишь хотел выслужиться перед вами, чтобы подняться над нынешним своим довольноубогим положением, я так полагаю… Вот и сочинил сказочку о купленных в Лондонеподвесках…

– Ах, так это и в самом деле наш милыйд’Артаньян? – с благосклонной улыбкой подхватила королева. – Ах вы,проказник… Нужно же было такое придумать… Интересно, где вы ухитрились раздобытьдовольно похожие на мои подвески?

«Я погиб, – уныло подумал д’Артаньян. – В самомпрямом смысле. Она мне никогда не простит этой сцены, этого унижения своего. Нокак же, господи? Все решилось в какой-то миг, а до того она всерьез умирала отстраха и стыда…»

– Ну, что же вы молчите, мой милый? – ласковоспросила королева. – Ах, эти гасконцы с их фантазиями и яростнымстремлением изменить свою жизнь к лучшему… Я на вас не сержусь, бедный мальчик,вас толкнула на ложь и подлог, надо полагать, эта ужасная гасконская нужда… Нестоит вам пенять, следует вам от души посочувствовать, как велит долг истиннойхристианки. Но позвольте уж вам заметить, любезный д’Артаньян, что вы вступилина скользкую дорожку. Если вы не одумаетесь и не исправитесь, она вас может далекозавести…

Д’Артаньян стоял, безмолвный и потерянный, прекраснопонимая, что настала его очередь терпеть издевательства, как всегда бывает спобежденными. Герцогиня, разглядывая его унылое лицо, смеялась во весь рот, аАнне Австрийской, сдается, только ее положение мешало разразиться громким,вульгарным, торжествующим хохотом рыночной торговки. Все рушилось в недолгойкарьере д’Артаньяна – в этом он уже не сомневался…

На его счастье, за спиной послышался почтительный голос:

– Ваше величество, вот-вот начнется первый выходМерлезонского балета, вам пора…

Одарив напоследок д’Артаньяна невинным и ласковым взглядом,Анна Австрийская мягчайше произнесла:

– Шевалье, запомните все, что я вам говорила, честноеслово, я пекусь в первую очередь о вашем же благе. Невыносимо видеть, как стольмолодой человек ступил на стезю порока… Постарайтесь срочно исправиться…

И она, с помощью герцогини прикрепив аксельбант к плечу,величественно прошествовала к двери. Герцогиня, проходя мимо д’Артаньяна,ослепительно ему улыбнулась и прошептала:

– Кто тебе мешал, дурачок, выбрать правильную сторону?Сам все погубил…

Когда они остались втроем, д’Артаньян, боясь взглянуть влицо кардиналу, растерянно пролепетал:

– Ваше высокопреосвященство, клянусь вам, что…

Капитан де Кавуа вежливо подтолкнул его локтем в бок, игасконец умолк. Он поднял взгляд и затрепетал, увидев Ришелье таким – кардинал,прислонившись затылком к стене, полузакрыл глаза, его вмиг осунувшееся лицо какдве капли воды походило на беломраморную маску. Столь неожиданно обрушившийсяудар был слишком силен даже для этого железного человека, привыкшего сдостоинством встречать превратности судьбы.