Во дворе было бодро. Чадила тускло керосинка над крыльцом, сновали пацаны, готовя машину к выезду и оживленно разговаривая о каких-то глупостях — жвачках, конфетах, боксерских лапах и так далее. Предъярмарочная лихорадка имела место. Оживленно брехал Джохар, разбегаясь на блоке и всей массой откормленного тела лениво натягивая цепь к калитке — дескать, смотрите, вот-вот сорвусь да устрою вам тут! Я пригляделся: у калитки маячил какой-то мужлан, опасливо переминался с ноги на ногу, стесняясь проходить далее — не желал попасть к Джохару на завтрак.

— Утро доброе. Мастер! — крикнул от машины Сашко и с деланной небрежностью добавил:

— Там Семен пришел, кушак тебе принес.

— Доброе, — отозвался я, широко зевая и вздрагивая всем телом от морозного утреннего воздуха. — Какой кушак?

— Как какой? — насторожился Сашко. — Чемпионский, знамо! Да ты что, не помнишь? А ну погодь… — И побежал загонять Джохара в будку.

В течение ближайших пяти минут выяснилось, что это за кушак и для чего его мне притащили ни свет ни заря. Дело в том, что мои меньшие подмастерья, желая проверить, на что годен их Мастер, с неделю назад привели к нам тутошнего чемпиона по борьбе — здоровенного мужлана Семена, которому от роду совсем недавно стукнуло двадцать четыре года. Надо вам сказать, что Семен этот чрезвычайно могуч и кряжист, аки дубовый корень. Если бы он изловчился ухватить меня в объятия, задавил бы за три секунды. Потому я не стал баловать его такой возможностью и буквально в самом начале схватки несильно обидел. Обида состояла вот в чем: воспользовавшись стремительным натиском мужлана в мою сторону, я легко нырнул под руку противника, поймал его за кисть и отправил могучее тело в размашистый айкидошный кульбит. Эх и хряпнулся этот Семен — земля загудела! В себя он приходил минут десять — все это время мои пацаны сидели с разинутыми ртами и лупали на меня глазенками.

— Здоровый парень, но совсем не тренированный, — поспешил я закрепить результат и, дабы исключить какие-либо поползновения со стороны Семена попробовать меня на зуб еще разок, не преминул добавить:

— С борцом моего класса не рекомендую бороться как минимум еще лет пять — пока не придет то самое необходимое мастерство…

Помню, тогда Сашко значительным голосом сказал нечто в таком духе: ну вот, дескать, теперь наш Мастер будет выступать за станицу на ярмарке. Я подумал — шутка и не придал особого значения столь смелому заявлению. А теперь, оказывается, Семен притащил мне чемпионский кушак: атласный отрез кровавого цвета с кистями на концах. Тряпицу сию Литовский богатырь честным трудом заработал на предыдущих районных соревнованиях по борьбе, состоявшихся 7 ноября в процессе очередной ярмарки.

— Я что — преемник? — неприятно поразился я. — Мне что — теперь отстаивать честь станицы?

— Дык, заборол же, — шмыгнув носом, понуро буркнул Семен. — А сильнее меня у нас никого нема. Выходит, тебе бороться.

— Да ну вас в задницу! — отказался я от почетного предложения. — Человек только-только переболел, одной ногой, можно сказать, в могиле, а вы его замордовать решили? Ну нет уж — обойдетесь. Мне здоровье надо беречь.

— Не будешь? — повеселевшим голосом уточнил Семен, поспешно пряча кушак за пазуху. — Слабый еще, да?

— Слабый, слабый, — успокоил я станичного чемпиона. — И, естественно, не буду. Кто сказал, что я тебя поборол? Официальной схватки не было, мы просто тренировались, я тебе продемонстрировал коварный прием. Иди борись на здоровье, у тебя еще все впереди…

В процессе перемещения колонны до райцентра мои подмастерья устроили бурные дебаты. Горькая обида заполнила юные организмы до самой макушки — ни о каком компромиссе не могло быть и речи. Как выяснилось, к кушаку чемпионскому прилагался еще и бык-трехлеток. Представляете? Казачатам и в голову не могло прийти, что я могу вот так запросто отказаться от почетной миссии представлять станицу на ярмарке и добровольно отдать все лавры недостойному, по их мнению, такой высокой чести Семену. Веские доводы насчет моей болезненности, как вы сами понимаете, успеха не имели — выглядел-то я вполне здоровым! Казачата считали, что я ну очень сильно не прав, и наперебой пытались доказать мне это, используя всю силу своего красноречия.

— Ну хватит! — пресекла нездоровые прения Татьяна. — Сказал батька — больной, значит, больной! Вам что — мяса не хватает? Заткнитесь, молча сидите, а то я вам живо накостыляю!

Мальчишки умолкли и за всю дорогу более не проронили ни слова. Батька. Это я — батька! Надо соответствовать. Может, в самом деле пойти побороться да выиграть того быка престижа? Совсем необязательно давать этим здоровенным мужланам хватать себя в охапку: достаточно ловко поймать на прием…

«Иди, иди! — живо отреагировал кто-то вредный в моем многострадальном черепе. — А там, на ярмарке, много всяких ходят: увидят тебя, настучат кому следует, и уже завтра Литовскую начнут планомерно стирать с лица земли со всеми потрохами. Иди!»

— Никак не получается мне побороться, — сожалеюще констатировал я, когда вдали показались огни райцентра. — Вы должны смириться с этим, хлопцы. На эти соревнования, сами понимаете, будет глазеть вся ярмарка. А мне нельзя обращать на себя внимания. Слишком многие нехорошие люди хотят со мной общаться более плотно, нежели я того желаю…

В райцентре было людно. Оказалось, что не мы одни такие заводные да расторопные: при подъезде к рынку колонне едва нашлось местечко, чтобы втиснуться на обочину среди ранее прибывших телег, грузовиков и прочего незатейливого сельского транспорта, что в изобилии теснился вокруг в ожидании открытия ярмарки.

Едва рассвело, атаман пригласил меня к себе в «уазик» и попросил свою жену с младшим сыном прогуляться до моих домочадцев. Когда мы остались одни, батько указал на застрявшую в пробке перед рыночными воротами одноконную телегу с расписной дугой, под которой ветерок трепал медные колокольчики-звонцы.

— Запоминай, нах, — великодушно разрешил атаман. — И цени, нах, какой я добрый да проворный.

— Вижу двух мужланов бородатых, — сообщил я результат кратковременного визуального исследования телеги. — Могучие и дикие, на мой взгляд. Дуга с колокольцами, безусловно, — раритет, особая примета. В обозримой видимости второй такой не наблюдаю. И что дальше?

— Это братья Бирюки, — сообщил атаман. — Кузнецы, нах. Живут на хуторе в Кобыльей Пади. Ну, там озеро еще есть. Знаешь?

— Нет, не знаю, — смущенно признался я, покопавшись наскоро в своем аналитическом приспособлении и не обнаружив там никакой информации по этой самой Пади. — Хотя большинство более-менее приличных ориентиров в ваших краях мне знакомо. Озеро большое?

— Скорее бочажок, нах, — поправился атаман. — Оно по весне подымается на пару локтей, нах, — тогда озеро. Ну, хрен с ним, с озером, нах. Ты за телегой следи, нах. Морды, нах, запоминай. Смотри, какие хитрые морды, нах!

— А что — морды? — не понял я. — Какое отношение они имеют к моей проблеме?

— К ним каждый день ездют со всего района люди, — таинственно подмигнул мне атаман. — Ну — кузнецы, сам знаешь, нах. То подправить, это починить… А хутор их стоит в таком месте — кто бы ни ехал откуда, за версту видно. А если кто лишний на хуторе — в Падь нырк, нах! И по лесу ушел. Усекаешь, нах?