Никто не догадывается, что Горбачев держит их всех за… этих самых, что на букву «м», впаривая им ту историю, которую сам и придумал для своей отмазки. Что его соратники затеяли в 91-м авантюру, а он тут ни при чем – просто погулять вышел. Вот и спрашивается: разве можно верить политику, если у него работа такая – обманывать окружающих, уверяя их в своем благочестии. Он даже заявляет, что власть – дерьмо, хотя сам почти всю свою сознательную жизнь к этой власти рвался и до последнего за нее боролся. А что в итоге? Развалил целую страну – и хоть бы хны: ну, не я это сделал, не я. Впрочем, актеры тоже недалеко ушли от политиков – каждый день напяливают на себя маски разных людей и говорят чужими словами. Не зря их в старину хоронили за церковной оградой.

Но смотрим дальше видео с последнего дня рождения Олега Ефремова.

Именинник, прокашлявшись, говорит: «Дело не в том, что предают. А в том, что люди некоторые хотят некоего обновления. Вот вы понимаете, что Михал Сергеич – этот человек, который по сердцу, по какому-то своему нутру, хотел сделать лучше. Теперь я не хочу бранить других, ну их. Но дело именно в том, что, когда эта самая Россия с другими своими делами – я уже говорил – объявила суверенитет, это неправильно. Это неправильно. Потому что все сразу…» (Шепчет неразборчиво.)

Горбачев: «Главное, что все это в российском парламенте делалось под аплодисменты стоя».

Ефремов: «Ничего сейчас не говори. Не говори! Ну я тебя прошу! Дело в том, что если конфедерация сейчас возможна, то она должна быть. Она, и только. Больше ничего».

Горбачев: «Заметьте, я стоял до конца против конфедерации, отстаивал Союз. Но сейчас ты прав – только конфедерация нужна. Послушай, почему у нас с тобой всегда взгляды одинаковые? И чего это я в тебя такой влюбленный?»

Отметим, что последняя фраза принадлежит знаменитому персонажу – Попандопуло из оперетты (и фильма) «Свадьба в Малиновке». Попандопуло был адъютантом пана атамана Грициана Таврического. Как мы помним, тот претендовал на звание местного вождя, но набрал такое войско, что оно разбежалось при первом же столкновении с регулярной Красной армии. Горбачев его судьбу повторил. Судя по его же словам, набрал к себе в команду таких м… в, что они довели его дело до краха. Но набирал-то он их сам, попутно выбрасывая тех, кто ему был неугоден. Так что прав был Ефремов, назвав своего друга-президента чудаком на букву «м».

В последние годы жизни Олег Ефремов жил один, не утруждая себя новыми любовными романами. Хотя претендентки на его руку и сердце не переводились, поскольку Ефремов продолжал оставаться лицом влиятельным и значительным. И отношения с ним могли бы помочь его пассиям устроить как саму жизнь, так и карьеру. Вот что, к примеру, вспоминает Светлана Родина – та самая женщина, которая на протяжении полутора десятка лет была возлюбленной Ефремова, но в 1990 году вышла замуж за иностранца и уехала жить в Швецию, в Стокгольм:

«Во второй половине девяностых Олег Николаевич стал сдавать. Ноги отказывали, трудно было дышать. У него прогрессировало страшное заболевание – эмфизема легких. Постоянного ухода не было, хотя желающие скрасить его одиночество находились и тогда.

У Ефремова в спальне одно время висел мой портрет. Я когда-то снималась в рекламе и подарила ему один из постеров. Он попросил повесить его напротив кровати, сказал: «Буду лежать и на тебя смотреть».

Однажды приезжаю – плаката нет. Интересуюсь, что случилось. «Да вот, понимаешь, Ирка (Мирошниченко) приходила и разодрала. Она же смешная, ты знаешь». Он никогда не отзывался плохо о своих женщинах. В крайнем случае мог сказать «смешная».

Эта известная актриса – яркая блондинка – добивалась Ефремова много лет[43]. Требовала внимания, а он, как я уже говорила, был одиноким волком по натуре и не терпел давления. К артистке относился с юмором, любил разыгрывать. Я привозила ему из Швеции разные приколы. Тогда в большой моде были резиновые какашки, мухи и пукательные подушки. В России ничего подобного не продавалось, народ отрывался.

Как-то Ефремов рассказывает:

«Я положил перед дверью «какашки» на тарелочке, знал, что Ирка придет. И вот влетает:

– Какой ужас! Мария Ивановна наделала перед дверью! Она не любит, когда я сюда прихожу!

Я удивляюсь:

– Тетя Маша? Не может быть!

А она стала плакать, кричать, что консьержка ее ненавидит». Олег Николаевич так и не раскололся…»

Или еще такие воспоминания:

«Сейчас в его подъезд просто не войдешь, там кодовые замки. А раньше была одна преграда: тетя Маша. Она сидела на посту неотлучно, в валенках зимой и летом, а нужду справляла под лестницей, в ведро. Когда кто-то возмущался – запах стоял чудовищный, тетя Маша говорила: «А куды ж я днем-то это вылью?» Жильцы терпели. Тетя Маша сторожила их добро, как цепной пес, недаром до пенсии в органах работала. Никого не пускала, кричала: «Куды прешь?!»

У нее была комнатка, но, по-моему, она ее сдавала, а сама неотлучно сидела около лифта. Тот часто ломался, и для Ефремова это было трагедией. Он уже не мог подняться на третий этаж. Как-то я пришла к нему с подругой, актрисой Театра имени Пушкина Инной Кара-Моско. Думала, Олег Николаевич еще в театре. Он собирался на спектакль Петера Штайна «Гамлет». Главную роль там играл Евгений Миронов. Идти Ефремов не хотел, ему тяжело было сидеть в зале, но и отказаться не мог.

Входим в подъезд и видим его на стульчике рядом с тетей Машей. В лифте тоже был такой. Его ставили для Ефремова. Оказывается, Олег Николаевич ушел со спектакля, а лифт сломался, пришлось ждать, когда починят. Про «Гамлета» он сказал: «Постановка интересная, Женя играет хорошо. Но, ты понимаешь, не забирает!» Это было его любимое выражение – «не забирает».

В последние пару лет Ефремов уже не мог жить без кислородного аппарата и поэтому перестал бывать в театре, репетировал и решал все вопросы дома. Но даже с трубками ему было трудно дышать и говорить. Он часто уходил в спальню, чтобы отлежаться.

Была возможность сделать в Швеции пересадку легких. Я уже об этом договорилась с Каролинским институтом, и Олег Николаевич собрал необходимые анализы, но знаменитый пульмонолог Михаил Перельман сказал, что больной не выдержит операции. Посоветовал отправить его в хороший европейский санаторий. Осенью 1999 года Ефремов поехал во Францию. Его сопровождала верная Таня Бронзова.

Из санатория он вернулся посвежевший и веселый. Хвастался, что лечащий врач даже разрешил ему выпивать каждый день бокал красного вина. Впрочем, в его положении это уже не имело большого значения. Французские медики сказали, что жить Ефремову осталось полгода.

Напоследок он хотел поставить спектакль, о котором мечтал еще в шестидесятые, – «Сирано де Бержерак». Репетировал из последних сил. Актерам с ним было тяжело. Олег Николаевич постоянно уходил в себя, молчал, мял сигарету, курил. Даже теперь не мог отказаться от любимого «Мальборо». Артисты, разумеется, тоже все дымили. Напрасно я умоляла ребят курить поменьше. В квартире было нечем дышать. Держать все время окно открытым я не могла, боялась простудить Ефремова…»