Моя собеседница не нашлась, что мне ответить, и на этой, можно сказать, оптимистической ноте и закончился наш разговор с вдовствующей императрицей Марией Федоровной Романовой – дочерью, супругой и матерью абсолютных монархов, в некоторых кругах имеющей прозвище «Гневная».

1 апреля 1904 года 14:15 по местному времени. острова Эллиота, БДК «Николай Вилков»

Кандидат технических наук Позников Виктор Никонович, 31 год

Я чувствовал себя так, будто в одно мгновение лишился опоры. Алла уезжает… Она сама сообщила мне об этом вчера ближе к вечеру, фактически специально для этого постучавшись в мою каюту. Уезжает не только она – вся наша научная группа, за исключением, естественно, меня, находящегося под смертным приговором и помилованного чисто условно. Я остаюсь в одиночестве, ведь наши женщины были единственными, кто относился ко мне более-менее нормально.

Это было для меня катастрофой. Алла была той единственной, кого я с некоторых пор считал своим другом, который знает все мои недостатки и относится к ним снисходительно, который просто принимает меня таким, какой я есть. Впрочем, она и сейчас осталась моим другом, несмотря на то, что, может быть, мы с ней никогда больше не увидимся. Но мне от этого не легче. Ведь в глубине души я лелеял мысль, что у нас с ней что-нибудь получится… Кроме того, что она относилась ко мне с дружеским теплом, она ужасно заводила меня. Я часто позволял себе помечтать, что в один прекрасный день ЭТО случится… Я представлял, как она заходит в мою каюту, когда я сижу, уткнувшись в бумаги, присаживается рядом, и, как бы невзначай, кладет руку мне на плечо, слегка прижимаясь своей великолепной, скрытой за пушистым свитером, грудью. Меня обдает запахом женщины и горячая волна поднимается во мне, заполняя разум тягучей сладостной волной… Я чувствую ее губы возле самого своего уха… Я медленно разворачиваюсь к ней и вижу прямо перед собой ее широко распахнутые глаза, в которых горит желание, в которых явственно читается: «Ну, давай же наконец, дурачок, я хочу тебя!» И я, дрожа от страсти, весь объятый ее дурманящим теплом, принимаюсь жадно целовать ее губы, что доверчиво тянутся мне навстречу… Мы заваливаемся на койку, лихорадочно сдирая друг с друга одежду. И вот она лежит передо мной, вся обнаженная и невозможно прекрасная, с сияющими глазами и разметавшимися по подушке огненными волосами. Ее губы жарко шепчут слова страсти…

Почему-то я был почти уверен, что все так и будет. Мне казалось, что она слегка заигрывает со мной. Может быть, она ждала решительных действий с моей стороны? Теперь я этого уже никогда не узнаю. Каждый раз проклятая робость мешала мне действовать с напором. Неожиданно в голове возникала навязчивая мысль: «А что, если мне это только кажется, что она флиртует? Ведь я некрасив, немужественен, я не нравлюсь женщинам. Просто она добрая и ей меня жалко… Что, если она с ужасом и отвращением отпрянет от меня?»

Но теперь что толку сожалеть… Я, конечно, не мог скрыть своего шока, когда она сообщила мне о своем отъезде. Ведь я еще питал надежду… Весь мой «новый» мир вдруг рухнул, осыпавшись осколками на пепелище моей страсти. «Ради чего тогда все это? – раскаленной стрелой пронеслось в моей голове. – А может, пусть оно горит все синим пламенем? Она меня спасла тогда, она же меня и уничтожила сейчас… Изнасиловать ее прямо сейчас, унизить, и пусть потом меня убивают, мне все равно, ведь жизнь дерьмо, и никогда мне из него не выбраться…» Но я сделал над собой неимоверное усилие, и, кажется, она догадалась, чего мне это стоило. Через секунду я устыдился своих мыслей. Нет, все же тот неуравновешенный эгоист, которым я был раньше и который нынче все еще отчасти присутствует во мне, подает голос все реже и реже, и мне практически всегда удается его угомонить. Надеюсь, это было его последнее выступление… Я любезно пожелал Алле Викторовне счастья, хороня навеки свою эротическую мечту.

Похоже, ей и вправду было очень жаль и она искренне хотела устроить мою личную жизнь. Ненавязчиво она посоветовала обратить внимание на одну из местных клуш-учительниц, что с некоторых пор поселились у нас на корабле, в одной каюте с нашими женщинами. Я даже не особо к ним приглядывался. Все они выглядели довольно чопорно и неприступно, даже в одежде двадцать первого века – этакие «синие чулки». Какие-то вечно пугливые, настороженные. Собственно, я даже не обращал на них особого внимания. Скучные, сухие, блеклые серые мыши – вот и все, что я мог бы о них сказать. Одна из троих постарше остальных, директриса, во как… Ей что-то около сорока пяти. Ну да – ее-то как раз и сватает мне моя несостоявшаяся рыжеволосая мечта… Другой, конечно, мог бы обидеться на моем месте, гордо сказав: «Благодарю, но я сам о себе позабочусь!», но мне отчего-то стало интересно, когда Алла принялась рассказывать про эту самую Марию Петровну. Мне было необыкновенно приятно узнать, что та спрашивала про меня, да еще и комплимент сделала, будто я на Грибоедова похож. Как же, помню, в школе проходили, портрет его в учебнике литературы был – в очечках такой, с воротничком стоячим… «Карету мне, карету! Искать поеду я по свету, где оскорбленному есть чувству уголок…»

Вот не знаю почему, а польстили мне слова про Грибоедова, хотя я особого сходства у себя с ним не находил – даже улыбнулся про себя такому сравнению. Но сам факт того, что во мне видят достойного интеллигентного человека, ассоциируемого с великим поэтом и писателем, несказанно воодушевил меня. Да еще Алла сказала, что этой самой – Марии, как ее там – не нравятся военные. Уже одно это было в моих глазах плюсом в пользу женщины, так как сам я военных тоже терпеть не мог.

Словом, я решил последовать дружескому совету Аллы. Но вот только как это сделать? Моя проклятая застенчивость мешала мне просто подойти к этой женщине и заговорить. Пока наши собирались в путь, я обдумывал варианты знакомства. Правда, Алла тактично предложила мне как-нибудь зайти к ним в каюту на чай, но я решительно отверг это предложение. Их же там аж шесть женщин! Причем три из них – совершенно чужие, незнакомые, с другим мировоззрением. Нет, это слишком для моей хрупкой психики. Я буду стесняться, мямлить, ронять ложки – и в итоге просто опозорюсь и произведу не очень хорошее впечатление, после чего никто из этих учительниц и знать меня не захочет, не говоря уже о каких-то отношениях! Тут надо как-то по-другому действовать…

Долго я думал, и для начала решил просто приглядеться к этой самой Марии Петровне. Я подстраивал так, что мы несколько раз будто бы невзначай сталкивалась в коридоре, когда эти три дамочки приходили с работы. И верно – не без удовольствия я заметил, что директриса смотрит на меня с явным интересом; она довольно откровенно щурилась в мою строну (видимо, как и я, была близорука), и только хорошие манеры не позволяли ей достать лорнет и разглядеть мою персону как следует с ног до головы.

Собственно, я рассмотрел ее достаточно хорошо для того, чтобы делать вывод – стоит знакомиться поближе или нет. Начать можно с того, что нынешнее мое впечатление отличалось от первоначального, когда они только попали к нам на корабль. Мария Петровна то ли с тех пор помолодела, то ли все дело в ее теперешнем выражении лица – дружелюбном и заинтересованном – но оно показалось мне симпатичным, весьма по-женски привлекательным. Нет, ей никак не могло быть сорок пять. Ну, может, чуть меньше сорока – почти ровесница Аллы… Высокие скулы, бледное лицо, светлые глаза; сама довольно худощава, рост чуть выше среднего. Каштановые волосы с чудесным рыжеватым оттенком она носит гладко зачесанными в низкий пучок на затылке – и это, в сочетании с темными длинными одеяниями, в которых она ходит на работу, и придает ей чопорный и бледный вид. Но в глазах у нее живой блеск – чувствуется эрудиция, сила ума и любознательность. Когда она ненароком встречается со мной взглядом, то начинает машинально поправлять свою прическу – приглаживает рукой макушку; ладонь ее скользит ото лба до самого пучка, и жест этот необыкновенно женственен и мил… Кстати, ладонь у нее тоже удивительная – белая и узкая, с длинными пальцами, гладкая и изящная, словно вырезанная из мрамора; такие руки я видел у статуй в музеях. При встрече со мной она слегка улыбается и кивает мне – но делает она это с совсем другим выражением, нежели ее товарки. Конечно, ее нельзя назвать красавицей, но у нее очень приятное лицо, и даже слегка обозначившиеся мешки под глазами и чуть проступающие носогубные складки не портят впечатления.