Вклад Гудериана в американский проект выразился в большом докладе, где описывалась подготовка офицеров генерального штаба, и исследовании, где он изложил свою концепцию структуры объединенного командования. В последнем труде Гудериан развил противоречивые взгляды, подходя к этой проблеме с точки зрения вооруженных сил в целом в противовес более узкой трактовке с точки зрения главного командования сухопутных сил. Он продемонстрировал понимание насущной необходимости такой концепции, обосновав свои убеждения, касавшиеся унификации. По мнению Гальдера, этот документ был пропитан желчью, в то же время он не называл его неконструктивным и несостоятельным. Среди сторонников Гальдера распространилось убеждение, что Гудериан – недалекий человек, причем и сам Гальдер приложил к этому руку. Гудериан же, со своей стороны, не оставался в долгу и всячески принижал масштаб личности Гальдера, что, конечно же, не соответствовало действительности. Такое поведение было недостойно как Гальдера, хладнокровного интеллектуала с манерами школьного учителя, так и Гудериана, динамичного человека, способного не только рождать новые идеи, но и реализовывать их.

Проводя этот академический отпуск за решеткой в непривычном для себя бездействии, или, вернее, посвятив себя своего рода уединенной интеллектуальной деятельности, чем не приходилось заниматься с конца двадцатых, Гудериан смог, наконец, обрести успокоение, о котором раньше мечтать не приходилось. Его старший сын, будучи офицером генерального штаба, находившийся в плену в том же лагере, увидел своего отца с другой стороны. Впервые в жизни Гудериан начал играть в бридж и стал заядлым игроком. Кроме того, он с энтузиазмом принялся возделывать огород на территории лагеря. Гейнц-Гюнтер вспоминает те дни с чувством неподдельной радости. В 1948 году и американцы отзывались о его отце как об «очень добром и жизнерадостном человеке… с великолепным чувством юмора», но к тому времени Гудериан наверняка уже знал, что его не выдадут ни полякам, ни какому-либо другому суду. «В конечном счете, – писал он Гретель, – прямая дорога оказалась правильной». В июне 1948 года Гудериану исполнилось шестьдесят лет, и он был последним узником, освобожденным из лагеря в Нейштадте (следует упомянуть, что в течение последних шести месяцев плена его жене позволили жить с ним). Гудерианы решили поселиться в маленьком домике в Швангау. Там он начал работать над мемуарами, основы которых заложил еще в лагере, и одновременно заниматься садоводством с характерным для него энтузиазмом, проявляя удивительные познания в этом деле. Подобно многим пожилым людям, он сажал деревья. Сегодня сад возле дома, купленного позднее в Вюрнбурге, представляет собой лес-в миниатюре.

Однако сражения еще не были закончены. В 1948 году Гудериан узнал, что в одной мюнхенской газете начинают печатать отрывки из книги Шлабрендорфа «Офицеры против Гитлера», уже опубликованной в Швейцарии. В этой книге против Гудериана было выдвинуто обвинение, что тот предал участников заговора 20 июля, чтобы стать начальником генерального штаба. Это обвинение, несомненно, подлежало опровержению. Началась внесудебная борьба, закончившаяся тем, что в некоторых отношениях может быть названо пирровой победой. Тем не менее, документы и показания под присягой, данные Гудерианом и Томале, явились значительным вкладом в историю антигитлеровского сопротивления. Шлабрендорф публично признал свою ошибку на страницах «Мюнхенер Абендцайтунг», заявив: «…обнаружилось много нового материала. По этой причине началась переработка текста книги… Я попросил редактора «Мюнхенер Абендцайтунг» прекратить публикации старого издания». Его письмо появилось под заголовком «Конец легенды». Газета также добавила от себя, что в ходе слушания в суде дела Гальдера выяснилось – о серьезном политическом сопротивлении Гитлеру в стенах генерального штаба не могло быть и речи.

Гудериан так и не предстал перед судом, потому что обвинение не смогло предъявить ему ничего существенного. Остаток жизни он провел в тиши и спокойствии, хотя постоянно переписывался с журналистами со всего мира. Много времени у него отнимали заботы о своих старых боевых товарищах всех рангов. Иногда его фамилия звучала как выстрел в холодной войне между Востоком и Западом. В октябре 1950 года он написал эссе об обороне Европы под названием «Можно ли защитить Западную Европу?» Это эссе появилось в тот момент, когда оборона Запада казалась слабой, и НАТО искало новые средства, чтобы выполнение этой задачи выглядело реальным. Выступление Гудериана наделало переполох. Лондонская «Таймс» писала, что властные нотки голоса из чудовищного прошлого Германии вызвали у людей замешательство. Генерал оценил мощь русских в 175 готовых к бою дивизий и заявил, что их число может быть увеличено до 500. Эти данные словно холодным душем окатили западноевропейцев. В 1951 году по предложению своего издателя Гудериан написал еще одно, сразу не привлекшее внимания широкой публики, эссе «Так не пойдет», в котором без обиняков изложил взгляды, разделявшиеся многими людьми: Германия не может оставаться разделенной, существует опасность, что НАТО, перевооружая немцев, намеревается использовать их в роли главных защитников объединенной Европы от угрозы с Востока. Вглядываясь в будущее, Гудериан добавил страха, предсказав, что, ввязавшись, в войну на Дальнем Востоке, западные державы истощат свои силы в ущерб обороне Европы. В том же году поляки, без сомнения, в политических целях использовали имя Гудериана как символ неприкрытой германской агрессии – заявили США, что Гудериан якобы стоит во главе разведывательной организации, создавшей «так называемую группу Гудериана для заброски в Польшу американских агентов». Однако обвинению недоставало веских доказательств.

Эти перипетии мировой политики, впрочем, не мешали Гудериану заниматься другим, более важным делом. Как в Германии, так и за ее пределами со все более возрастающим интересом ждали выхода в свет книги «Воспоминания солдата», которая встретила радушный прием критики. В США в 1952 году она попала в список бестселлеров. В марте 1954 года Гудериана избрали почетным членом международного общества Марка Твена, а его книга была переведена на десять языков, включая русский, польский и китайский. Через несколько месяцев после ее выхода в свет здоровье Гудериана начало ухудшаться, и 17 мая 1954 года он умер.

Пограничники дали над его могилой прощальный залп. Военные почести не могли быть оказаны, потому что ФРГ тогда еще не имела своей армии. Однако, лежа на смертном одре, Гудериан уже знал, что германские вооруженные силы, которым он отдал всю свою жизнь, вскоре возродятся. Полным ходом шли переговоры о перевооружении Германии. В октябре ее должны были принять в НАТО, и бундесвер – новая армия Германии – становится реальностью.

В том, что новая Германия и бундесвер до сих пор не могут отдать этому человеку должных почестей, состоит трагедия, сопровождающая его даже после смерти. В 60-е годы было решено назвать его именем казармы, однако это решение осталось лишь на бумаге.

Вопрос о том, соответствовал ли Гудериан всем требованиям, предъявляемым к военачальнику высшего ранга, остается открытым, потому что он никогда не занимал совершенно независимой командной должности. Следовательно, невозможно полностью оценить его качества на этом уровне по стандартам фельдмаршала лорда Уэйвелла, заявившего, что к ряду выдающихся полководцев, оставивших след в истории, он причисляет тех, кто «…руководил значительными силами самостоятельно в более чем одной кампании и кто показал свои качества как в благоприятных, так и в тяжелых обстоятельствах». Авторитет Уэйвелла в этой области неоспорим – среди военачальников нашего времени он обладает чуть ли не уникальным опытом. Ведь на посту главнокомандующего ему довелось испытать все превратности судьбы во многих кампаниях. Это были дни поражений и побед.