— Вот этот глубокий голубой тон, такой интенсивный, такой вибрирующий, будет потрясающе смотреться по контрасту с вашими белокурыми волосами. Я знаю! Почему бы нам не назвать его «королевский синий», ваше величество?

— «Королевский синий»? Мне нравится. Какая вы, однако, изобретательная, Кэтрин!

— А всех дам, которые будут стоять рядом с вами в Вестминстере, мы оденем в светло-голубые платья.

Несогласие выразила только Маргрета, и когда Анна поставила фрейлину на место, Кэтрин старалась не смотреть в ее сторону, но внутри все пело от торжества.

Заметив, что кое-кто из ее шотландских дам шушукается по углам, Анна посчитала, что начинается какая-то интрига, и призвала их к себе, чтобы выяснить, в чем дело.

Вперед вышла леди Эрскин.

— Ваше величество, мне не хотелось бы сеять панику, но говорят, что в Лондоне началась чума.

Филаделфия быстро заявила:

— Для Лондона это рядовое явление. Каждое лето здесь сообщают о нескольких случаях чумы.

Изобел добавила:

— Она встречается только среди низших классов, среди бродяг. В королевский дворец зараза просочиться не может.

В тот же день, разговаривая с Яковом, королева поняла, что муж серьезно озабочен сообщениями о чуме. Чтобы успокоить его, она передала ему слова Изобел.

— Ну, тогда понятно, почему Елизавета каждое лето устраивала визиты в загородные поместья своих дворян.

— Когда коронация пройдет, может, нам стоит перевезти двор в Виндзор? Мне не очень нравится Уайт-холл. Он такой старый, такой ветхий. Вдобавок толпы черни бродят под окнами. — И как бы между прочим добавила: — Говорят, что охота в лесах вокруг Виндзора ни с чем не сравнима.

Примерно через неделю в комнату к Кэтрин ворвалась Арбелла Стюарт и с порога принялась выкладывать свои горести.

— Я просто вне себя! Хочется рвать и метать! Представляешь, на следующей неделе Уилл Сеймур пригласил меня в «Глобус» на новое представление. И тут я узнаю, что по приказу короля все театры закрыты!

— Король и Сесил пытаются не допустить болезнь в Лондон на время коронации. Сюда на празднование съехались тысячи дворян из Англии и Шотландии. По-моему, это разумная мера.

Кэтрин не стала говорить своей подруге, что одна из служанок тети Бет в Хансдон-Хаусе умерла от чумы и ее тайно похоронили. Такие новости нужно было держать подальше от ушей придворных, иначе разразится паника, и коронация обернется крахом. Кэтрин молчала, как пообещала Филаделфии, и мучилась совестью.

Несмотря на то что Патрик был занят с раннего утра до позднего вечера, его стало донимать беспокойство. Никогда раньше он не мучился совестью. Но Кэтрин, незримо присутствуя рядом, побудила его сомневаться в собственной правоте.

В долгие ночные часы на него наваливалось одиночество. Он понял, что не может без нее. Ложиться одному в постель стало настоящей пыткой. Даже прикосновение простыней к телу вызывало такое желание, такую тоску по жене, что он постоянно ходил возбужденным. Однако в конце концов ему пришлось признаться себе, что все-таки не желание было самым главным. Важнее и выше секса и страсти были тепло и нежность, которые соединяли его с Кэтрин. Вот к чему он стремился, вот чего ему не хватало.

До рассвета оставалось еще несколько часов, но Патрик встал с постели и начал паковать седельную сумку. Наступил июль. Сегодня Джок Эллиот возвращался после объезда приграничных территорий, и Патрик радовался тому, что подошла его очередь выступить в путь. Он знал, что ему предстоит научить Йена Хепберна командовать отрядом, чтобы тот мог подменить его на время отлучки в Англию. Еще хотелось своими глазами увидеть, как жители областей по обе стороны границы восприняли приход к власти нового короля и его идею установления единых законов для Англии и Шотландии, что послужило бы политическому объединению в единое государство. Он был реалистом и прекрасно понимал, что за одну ночь многовековая межтерриториальная рознь никуда не исчезнет. Потребуется железная рука, честная и справедливая, вкупе с терпением и настойчивостью, чтобы добиться на этих территориях по крайней мере состояния нейтралитета.

Прибыв с отрядом в Мидлотиан, Патрик обнаружил, что там все спокойно, как об этом уже докладывал Джок. Благодаря соседству со столичным Эдинбургом все здесь были в курсе того, что король преследует далеко идущие цели — прочно объединить две страны в одну.

Теперь, как только Хепберн видел какую-нибудь группу мужчин, пересекавших долину, он останавливал их и заводил разговор.

— Король Яков назначил Перси и Клиффорда насаждать спокойствие силой. У них есть право вешать любого, кого поймают за разбоем, грабежом, поджогами или воровством скота в любой приграничной местности. На все прошлые преступления закроют глаза, если вы не совершите новых. Вы должны пообещать не заниматься ничем преступным, разоружиться и жить по законам страны.

В ответ некоторые жители приграничья — с мрачными лицами и косыми взглядами — соглашались. Другие были готовы накинуться, чтобы убить донесшего им такую весть. В этом случае Хепберн со своими подручными проявляли завидную быстроту. Все заканчивалось либо несколькими поломанными ребрами, либо кого-нибудь вешали для острастки.

Благодаря долгим часам, проведенным в седле, ночам у костра, сну на голой земле разум Патрика раскрепостился. Но его мысли были заняты только Кэтрин.

Однажды, сидя у костра и вглядываясь в звездное июльское небо, он не захотел больше противиться искушению.

Желание увидеть ее стало нестерпимым.

«Взгляну одним глазком», — сказал он себе, сконцентрировав силой воли магическую энергию.

…Постепенно он перестал слышать тихое ржание лошадей, привязанных к деревьям, бормотание и смех своих соратников, сидевших у костра. Перед ним все явственнее проявлялся вид комнаты. Он узнал свои покои в Уайтхолле и сфокусировал внимание на серебряном полированном зеркале, зная, что Кэтрин не откажет себе в удовольствии посмотреть на свое отражение.

Вскоре в зеркале появилось отражение Кэтрин, одетой в белое шелковое платье, с белой розой, воткнутой в блестящие черные волосы. У него захватило дух от ее ошеломляющей красоты. Как загипнотизированный, он рассматривал это хрупкое очарование. Она словно вся светилась изнутри, пока Мэгги делала последние стежки на ее платье. Потом она приняла позу перед зеркалом и спросила у Мэгги:

— Ну, что ты думаешь по этому поводу?

— Я думаю, что люблю тебя, — прошептал Патрик, но видение уже исчезло.

Его слова повисли в воздухе ночным эхом. Он вскочил и пошел прочь от людей у костра в темноту, будто хотел проверить лошадей. На самом деле ему требовалось вновь обрести привычное самообладание.

Оставшись один, Патрик стал тщательно анализировать свое состояние.

Он погрузился в глубины своего разума и осторожно проник через многочисленные слои внутренней защиты, возводимой годами. Потом ушел еще ниже, где лежали его эмоции.