Уже в начале февраля 1949 года года Тихонова, а он работал заведующим отделом тяжелой промышленности Ленинградского горкома, вызвали в Москву, к самому Маленкову, в то время секретарю ЦК, занимавшемуся кадрами. Вслед за Тихоновым в ЦК уехали еще несколько человек. А 15 февраля состоялось заседание Политбюро, на которое пригласили Попкова. Оттуда он вернулся бледным, сникшим.

События разворачивались с молниеносной быстротой. 21 февраля — объединенное заседание бюро Ленинградского обкома и горкома. Присутствовали Г.М. Маленков и член Оргбюро ЦК ВКП(б) В.М. Андрианов. Заседание продолжалось девять часов подряд. На следующий день — объединенный пленум. Сообщение, с которым выступил Маленков, ошеломило партийцев. Об антипартийных действиях члена ЦК ВКПб) Кузнецова и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) Родионова и Попкова! Сообщение не стенографировалось. Кандидат исторических наук В. Кутузов внимательно изучил характер прений, беседовал с теми, кто присутствовал на пленуме, и опубликовал в московском журнале «Диалог» статью, в которой попытался восстановить основные положения выступления Маленкова.

Выделено три тезиса. А.А. Кузнецов (секретарь ЦК), Н.И. Родионов (председатель Совета Министров РСФСР) и П.С. Попков встали на путь групповщины, антиленинских методов работы и противопоставили себя Центральному Комитету. Они самовольно и незаконно организовали в Ленинграде Всесоюзную ярмарку, что привело к разбазариванию государственных товарных фондов и нанесло материальный ущерб государству. Второй тезис: А.А. Кузнецов и П.С. Попков вынашивали идею создания Компартии России. Тем самым они якобы хотели, по примеру Зиновьева, противопоставить Ленинградскую партийную организацию ЦК ВКП(б). Третий тезис сводился к следующему: секретари обкома и горкома знали о неправильной информации по итогам голосования председателя счетной комиссии на отчетно-выборной партийной конференции и не сообщили об этом в ЦК ВКП(б).

В действительности все было не так. Относительно ярмарки. По словам П.С. Попкова, он только из выступления министра торговли Российской Федерации на открытии ярмарки узнал о том, что на нее приглашены и союзные республики. Не известно, каким образом региональное мероприятие превратилось во всесоюзное. Формально нарушение было допущено: на проведение Всесоюзной ярмарки требовалось решение центральных органов. Фактически же проводилась Всероссийская оптовая ярмарка с участием других союзных республик.

Относительно Компартии России. Маленков преувеличивал недостаточно продуманные формулировки, которые допускал Попков в публичных выступлениях и беседах. На пленуме Попков признавал, что он неоднократно говорил на эту тему как в Ленинграде, так и в Москве. Третий тезис на пленуме подтверждения не получил.

Тем не менее в воздухе повеяло грозой. Маленков приехал в Ленинград с готовым решением, это было ясно всем. Так и получилось. Пленум одобрил решение о снятии Попкова с должности первого секретаря обкома и горкома и объявлении ему выговора. Капустин и Тихонов тоже были сняты со своих постов, а последний исключен из партии.

После пленума события в Ленинграде приобрели еще более драматичный характер. Началось избиение кадров. Одно из самых распространенных обвинений: не написал разоблачительных заявлений о враждебной деятельности А.А. Кузнецова, П.С. Попкова и других. Только за 1949–1951 годы в Ленинграде и области было заменено свыше двух тысяч руководящих работников. Процветали доносы, клевета, анонимки. Их всячески поощряли.

Выступая на пленуме обкома в феврале 1951 года, первый секретарь обкома Андрианов, сменивший на этом посту Попкова, говорил:

— Мы считаем, что любые заявления, подписанные или без подписи, должны быть проверены и рассмотрены. Они во многом помогли выполнить до конца решение партии по Ленинградской партийной организации в устранении результатов деятельности антипартийной группы…

Но перестановкой и шельмованием ленинградских кадров дело не закончилось. Тогдашний министр госбезопасности Абакумов представил все в виде организованной антисоветской предательской группы. Возник миф о существовании заговора. Капустин был объявлен агентом английской разведки, завербованном в то время, когда работал старшим мастером на Кировском заводе и в качестве стажера изучал производство паровых турбин в Англии. Затем арестовали А.А. Кузнецова и П.С. Попкова, председателя Госплана СССР Н.А. Вознесенского, председателя Совета Министров РСФСР Н.И. Родионова, председателя Ленгорисполкома П.Г. Лазутина. Аресты и расстрелы затронули многих руководителей высокого ранга и в других регионах, компроматом была работа в Ленинграде вместе с А.А. Кузнецовым. Ему инкриминировали факты выдвижения ленинградцев на работу в другие области как замысел иметь всюду своих людей для организации антипартийных групп.

В сентябре 1950 года в Ленинграде состоялся судебный процесс выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР. В печати о нем ничего не сообщалось, но представители нового партийного актива присутствовали. Процесс проходил, как и в тридцатые годы. С.П. Князев, бывший директор института истории партии Ленинградского обкома, был в числе приглашенных. Он оставил сведения, что Кузнецов заявил:

— Я был большевиком и останусь им, какой бы приговор мне ни вынесли, история нас оправдает.

Приговор — высшая мера — для обвиняемых был неожиданным: в то время смертная казнь в стране была отменена. Ее вновь ввели, когда участники «ленинградского дела» находились под следствием. Сидя в камере, они не знали этого.

Выходит, кому-то все это было выгодно? Кому-то Кузнецов мешал? Не забылись слова Сталина о преемниках на озере Рица? На посту генсека ему виделся Кузнецов, в роли председателя Совмина — Вознесенский. Вскоре после этих слов Кузнецова избрали секретарем ЦК и утвердили начальником управления кадров ЦК. До него этот ключевой пост занимал Маленков. Быстрый рост Кузнецова якобы встревожил последнего. Не было повода радоваться возвышению ленинградского лидера и Берии с Абакумовым, ибо кадры госбезопасности и внутренних органов переходили под контроль Кузнецова, и он начал всерьез интересоваться обстановкой в этих таинственных ведомствах. Остальное, видно, было делом техники.

К сожалению, следов пребывания Яши в Ленинграде я так и не нашел. Никому не известен этот человек. А был ли он вообще, Яша с полиграфкомбината? Был, был, иначе почему мне не давал покоя завязанный им первый узелок в самом начале тоненькой нити-паутинки мальчишеской беззаботной жизни. Вот какое окончание получил крамольный разговор, начатый во время перекура между взрослыми дядями много лет назад.

Вот только не знаю точно: окончание или продолжение?

Теперь, думаю, понятно, отчего у автора этой книги ноет и саднит сердце. Мои свидетельства — горькие и правдивые свидетельства очевидца. Кому-то они не понравятся, кому-то покажутся чересчур предвзятыми, кому-то чересчур эмоциональными.

В том их и ценность, что они написаны по горячим следам событий, когда историки не пришли еще к выводу, ЧТО ЭТО БЫЛО.

Я имею в виду августовские дни 1991 года. Вернемся снова к ним.

Сколько раз, приехав в очередной раз домой после блужданий по городу, обессиленно садился в кресло и обреченно думал: что делать? Куда подаваться? В такой тупиковой ситуации никогда прежде бывать не приходилось. В моих услугах больше не нуждаются. Моя же секретарь вручила мне уведомление об этом.