Элизабет прикрыла дверь, но не плотно, оставив небольшую щель, чтобы услышать, когда вернется Джонни. Бросив в печку остатки фитиля, она приступила к осуществлению созревшего у нее плана. Развернув зеркало так, чтобы видеть в нем себя у туалетного столика, она вытащила из возвышавшейся на его поверхности груды сокровищ жемчужные серьги.

Однако крупные жемчужины не были видны под пышными локонами, ниспадавшими на плечи. Поэтому в конце концов ей все-таки пришлось заняться своей прической, прибегнув к помощи яшмовых заколок, подаренных любящим супругом предыдущей ночью. Великолепные вещицы, покрытые цветочным орнаментом и принадлежавшие в давние времена одной из принцесс китайской династии Тан, были гладкими на ощупь, как атлас. Одно лишь прикосновение к ним доставляло наслаждение.

«Ну вот, так лучше», — с удовлетворением подытожила Элизабет, разглядывая в зеркале результаты своего труда. Теперь шотландский жемчуг был на виду — словно две гигантские слезинки свисали с зажимов, украшенных бриллиантами. Она несколько раз повернулась перед зеркалом, и прекрасные жемчужины засияли в мягком свете свечей.

Затем Элизабет повесила на шею небольшой медальон — первый рождественский подарок Джонни. Одна его сторона была усыпана бриллиантами, а другая представляла собой увенчанное короной сердце в обрамлении инициалов «Э» и «Д». По краю золотого сердечка была выгравирована французская надпись: «Fidel jusqu a la moil» — «Верность до гроба». Она задумчиво провела пальцем по этим шершавым буквам, заключавшим в себе нежную клятву ее Джонни — того самого, который совсем недавно скорее предпочел бы такому обещанию немедленную смерть. В следующую секунду медальон занял свое место между обнаженными грудями.

На пальцы Элизабет надела два перстня: один — с редким золотым бриллиантом, другой — с еще более редким сиамским рубином. В той стране, где был добыт этот кроваво-красный камень, носить подобную драгоценность имели право лишь короли. Во всяком случае так сказал ей Джонни.

Покопавшись в горке драгоценных камней, мерцавших ча столе, она выбрала пояс из балтийского янтаря. Эти ярко-желтые камешки обладали магнетической силой. При их прикосновении к коже Элизабет почувствовала легкое покалывание. И ей сразу же пришел в голову вопрос о том, какой выдержкой должны были обладать те женщины, которые носили этот великолепный пояс до нее. Пряжка, выполненная из золота и бирюзы, была египетского происхождения. Ее поверхность украшал тонкий орнамент, стилизованный под пальмовую ветвь.

Налюбовавшись вдоволь античной красотой полупрозрачного пояса, она обернула им свои бедра, а на запястья нанизала по браслету. Один из них, золотой, был покрыт эмалью, другой — фиолетовыми сапфирами. Третий браслет, представлявший собой массивную золотую цепь на застежке в виде сердца, был предназначен для лодыжки. Повернув ногу, Элизабет увидела, как вспыхнуло в зеркале золото тусклым огнем. В этой цепи, неумолимо давившей своей тяжестью на нежную щиколотку, заключалась какая-то особая, варварская красота, заставлявшая сердце учащенно биться, а душу — изнывать от желания.

Теперь наступила очередь нити жемчуга, подаренной ей Джонни на восьмую ночь. Это украшение было словно специально создано для белой шеи пышнотелой красавицы. Затем по очереди были надеты все остальные ожерелья. Крупные матовые жемчужины южных морей каскадами спускались на грудь Элизабет, делая ее похожей на восточную богиню. Она свила сверкающие гирлянды двойными кольцами и расположила их так, чтобы они поддерживали ее тяжелые груди.

При каждом движении все тело Элизабет переливалось жемчужным блеском. «Более красивого рождественского подарка не придумаешь», — подумала она, разглядывая себя в зеркало. Груди с розовыми сосками ослепляли своим сладострастным великолепием; янтарь, ставший горячим от прикосновения к ее бедрам, пленял своей первобытной мистической красотой. А обет верности, который принес ей Джонни, хранился меж двух прекрасных холмов. Но и цепь, сковавшая ее ногу, напоминала о том, что Элизабет должна быть верна своему суженому.

Огонек, тлевший в ее груди, становился все жарче. Он жег требовательно, неумолимо. Желание стало неотвязным, сосредоточенным. Элизабет нетерпеливо обернулась, чтобы посмотреть на часы, но тут дверь спальни тихонько заскрипела.

В следующую секунду она уже стояла во всем великолепии на пороге туалетной комнаты.

— С Рождеством, милорд.

Подняв глаза, Джонни застыл в немом изумлении. Черная кожаная перчатка так и осталась лишь до половины снятой с его правой руки.

По мере того как взгляд изумленного супруга постепенно охватывал пышную красоту нагого тела Элизабет, богато убранного драгоценностями, его улыбка становилась все шире, а глаза наполнялись благодарностью за подобный сюрприз.

— Если бы я знал заранее, что ты задумала, милая, — медленно произнес он, — то мои кони участвовали бы сегодня в скачках без меня.

— Ты вернулся как раз вовремя, — проворковала она, — и ничего не пропустил. — Элизабет приняла позу молодой Клеопатры, и в ее глазах мелькнул огонек — лукавый и чувственный одновременно.

Весело улыбнувшись, Джонни наконец продолжил стаскивать перчатки.

— Мне крупно повезло! Но в таком случае томиться ожиданием пришлось тебе.

— Ты и так слишком балуешь меня, — успокоила Мужа Элизабет, выходя из туалетной комнаты и грациозной походкой приближаясь к нему. Ее полные груди покачивались в такт жемчужинам, свисавшим с мочек ушей. — Пришла пора и мне побаловать тебя.

Его пальцы лихорадочно побежали по накидке, расстегивая пуговицы.

— Я полностью к твоим услугам, — галантно поклонился он, небрежно отшвырнув верхнюю одежду в сторону. — Правда, тебе придется подождать буквально минуту, пока не нагреются мои руки, иначе твоя нежная кожа может пострадать.

— Пусть они будут холодными, — прошептала она, и в ее шепоте прозвучала мольба.

Эти слова — один лишь выдох — пробудили в нем нестерпимое желание. Очарованный ее телом, красивым, как зрелый плод, и чувствуя, как возбуждение в буквальном смысле растет у него между ног, Джонни с нетерпением ждал ее приближения. Он смотрел ей прямо в глаза, в которых жарко тлела страсть. И когда она была уже рядом, он наклонился и подхватил Элизабет обеими руками, так что его сплетенные ладони почувствовали влажный зной ее плоти.

Она тихонько охнула. Холод его рук одновременно сковывал и возбуждал, ее соски затвердели, словно к ним приложили по кусочку льда. Но в следующее мгновение ощущение зимнего мороза сменилось жаром пламени, вспыхнувшего в самом низу живота, и все ее чувства увлек водоворот безумного желания, от которого захватило дух. Она в изнеможении положила голову ему на плечо, пытаясь справиться с нахлынувшим на нее ощущением, от которого впору было лишиться рассудка. Низкий, почти неслышный стон вырвался из ее трепещущего рта. Его пальцы неспешно открывали ее. Длинные и холодные, они погружались в Элизабет, сгоравшую от страсти.

Ее гортанный, почти животный вопль потряс Джонни. Она всем своим весом опустилась на его ладонь. Ноги уже не держали ее. Он слегка приподнял Элизабет, отчего пульс разгоряченной плоти стал еще резче и нетерпеливее. Его пальцы продолжали раздвигать ее лоно. Податливое тело само открывалось перед ними — их восхитительный напор заставлял Элизабет погружаться в глубочайшие пучины наслаждения, и стоны ее становились все тоньше, едва не переходя в восторженные рыдания.