– Но это же ужасно! Его надо остановить! – прошептала потрясенная Маргоша. – Ничего не добившись здесь, он погубит множество невинных людей в странах Востока…

– Не волнуйся, там его остановят. У колдунов Магриба очень сильная магическая школа. Я сейчас направлю послание своей приятельнице, колдунье Айше, чтобы она приняла меры. А ты отдохни от вчерашней битвы и постарайся отвлечься. Все время думать о плохом очень вредно, для сохранения светлого восприятия мира чародеи и колдуны не должны жить в обстановке постоянного стресса. Кстати, тебе доставили букет цветов.

– От кого? – удивилась Маргоша.

– Вот уж не знаю, – фыркнула кикимора. – Цветы красивые, но будь осторожнее, проверь, не наложены ли на них любовные чары. В жизни, знаешь ли, всякое бывает!

У Нининсины выдался редкий день, свободный от дежурства, и она пригласила Маргариту погулять по Москве.

– Просто удивительно, как все здесь изменилось за какие-нибудь двести лет, – говорила она, разглядывая новые дома, появившиеся всего-то лет пять назад. – Я-то, признаться, помню этот городишко еще маленьким поселением с деревянной крепостью на холме. Нет, в прежние времена, что ни говори, было больше стабильности – каким город был при Иване Калите, таким примерно был и при Иване Грозном. Впрочем, как раз Грозный и завел моду на всякие глобальные изменения: новый дворец построил за пределами Кремля, потом опричный двор, опять же слободы стрелецкие по всей Москве разбросал… Это так изменило архитектурный облик города! Но все равно, уехав из Москвы на двадцать лет, по возвращении можно было легко узнать городской пейзаж. А теперь целые районы исчезают в одночасье… Всего полгода куда-нибудь на Остоженку не выбираешься, потом приедешь – и не понимаешь, куда же тебя занесло. Ни улиц, ни домов прежних нет на месте. Вот это что такое, скажи мне на милость?

Нининсина указала на памятник Петру, нависавший над панорамой Якиманки.

– И в прежние времена ставили истуканов, случалось. Но этот случай всех злее!

Вдоль ограды Дома художников на Крымской набережной традиционно разместилась самодеятельная выставка-продажа, на которой московские живописцы предлагали всем желающим приобрести картины или художественные безделушки. Маргоша потащила ворчливо настроенную тетю Нину к стендам с полотнами – может быть, высокое искусство отвлечет ее от желания ругать новые времена?

Не столь уж и многочисленные посетители столпились в одном месте, разглядывая молодого человека с античной лирой, торжественно распевавшего:

О горожане Москвы,

Славной столицы России!

Остановите свой бег,

Чтобы искусству внимать.

В этих предметах видна

Искра божественной силы,

Гордый талант и уменье,

Радость и солнца лучи…

Протолкавшись сквозь толпу, Маргарита и тетя Нина увидели Амфиктиона, рекламировавшего таким нестандартным образом работы Клеопатры.

– М-да, а кто же автор представленных здесь работ? – поинтересовался лысоватый толстячок, остановившись у стенда. – Кто, так сказать, творец? Ведь не вы, юноша?

Амфиктион снова ударил по струнам:

Нимфа лимнада творит,

Что меж людей на земле

Клеопатрой Болотной зовется.

И лишь она среди прочих

Служителей муз

Может искусной рукою

Столь совершенно и богам подобно

Всю красоту воплощать.

Я же помощник ее недостойный…

– А, так это работы госпожи Болотной? Конечно, чувствуется рука мастера! А за сколько вы уступите вот этот пейзажик, юноша?

Амфиктион, радостно приветствовавший тем временем знакомых дам, мельком взглянул на заинтересовавшую толстяка работу.

Вам, о достойнейший муж,

Цена не покажется страшной.

Этот предивный украшенный холст

Встанет всего тыщи в две,

Что, согласитесь, немного,

Если принять во вниманье

Труд и талант Клеопатры.

Толстяк покладисто расплатился и потащил приглянувшийся ему пейзаж к своей машине. Клеопатра, сидевшая в стороне под большим зонтом, подошла и расцеловалась с приятельницами, мимоходом забрав у Амфиктиона деньги и спрятав их в небольшой изящный рюкзачок.

– И на что только люди не идут, чтобы их торговля процветала, – фыркнула соседка Амфиктиона, дама лет тридцати, продающая портреты разнообразных кошечек и котят. – Еще бы вакхические хороводы по набережной водили…

Кика передернула плечами и присоединилась к тете Нине и Маргарите, чтобы прогуляться вдоль реки.

– Я смотрю, ты ни о какой пылкой любви к Амфиктиону больше не вспоминаешь, – заметила Маргоша.

– Да какая любовь может выжить несколько тысячелетий? – вспыхнула нимфа. – Любовь бывает долгою, а жизнь еще длинней, как справедливо было замечено в одном из нынешних песнопений. И потом, согласись, я за прошедшие века много испытала, пережила, я повзрослела, а Фима остался, в сущности, ребенком. Конечно, он мне не чужой, но у меня теперь к нему чувства скорее материнские. Вот, три картины сегодня продали – теперь Фиме дубленочку справим к зиме, чтобы не мерз… Нужно же помочь мальчику как-то адаптироваться и приспособиться к этому миру! Леший Мелентий тоже иногда приглашает его к себе – без строгого мужского воспитания нельзя, а то как бы парнишка не задурил. Но у Мелентия на пасеке живут слишком озорные анчутки! Они Фиму вечно задирают и провоцируют на драку… А у него такая ранимая душа! Он не переносит, когда кто-нибудь дразнится!

– Ладно-ладно, – прервала ее тетя Нина. – За Амфиктиона мы теперь можем быть спокойны. Драки для молодежи дело естественное, без этого нормальные мужики не вырастают. А нам теперь Маргариту нужно подготовить к первому шабашу – для молодой ведьмы это большое событие.

– Тетя Нина, а мне обязательно посещать шабаши? – вмешалась Маргарита. – Я этого как-то боюсь!

– Чего ты боишься, глупая девочка? – удивилась тетя Нина.

– Ну шабашей. Они бывают так часто – каждую ночь полнолуния, и там происходят всякие дикие оргии…

– Голубушка, ты начиталась каких-то вредных книг. Это в прежние времена инквизиторы сочиняли всякие гадости про чародеев, чтобы оправдать собственную жестокость в глазах общественности. Дескать, все, кто занимается колдовством, настолько гнусны и отвратительны, что и жалеть-то их нечего. На самом деле шабаш – это всего лишь праздник, от древнего, из библейских времен пришедшего слова «шабад». И ничего страшного там не происходит – так, нечто среднее между ночью Ивана Купалы, слетом клубов самодеятельной песни и фольклорным фестивалем. Согласись, хороводы вокруг майского деревца отнюдь не похожи на оргию.

– Майского деревца? – удивилась Маргарита. – Это что-то из старых европейских сказок…