— Насколько часты были случаи обрыва шатуна двигателя?

— Такие случаи были. У меня лично такого не случалось — я считаю, благодаря моему технику. Они работали грамотно, добросовестно, можно сказать, героически. После каждого полета было положено снимать масляный фильтр. Как-то вечером в феврале 44-го техник сказал, что стружка пошла, а это значит — надо менять мотор. Я расстроился: завтра я буду безлошадный — нехорошо. Утром подхожу к самолету, стоит тренога, прикрытая брезентом. Подходит техник, Вадим Адлерберг, руки распухшие, в крови, и говорит: «Товарищ командир, самолет готов. Сейчас капоты закроем, и можно облетывать». Они за ночь мотор сменили! День не спали и всю ночь работали! Я говорю: «Дима, что у тебя с руками?» Он только рукой махнул: «Сейчас мороз, надо гайку навернуть, на палец поплевал, она прилипла, навернул и оторвал. Подумаешь, кровь, — заживет».

— На «кобре» фотокинопулеметы устанавливали?

— Были фотокинопулеметы, но мы почему-то ими не пользовались. Я одно время, когда первых своих сбил, хотел ввести в практику его использование. Ведь и оборудование, и пленка, и лаборатория были, но никто этим не захотел заниматься. Я пытался пробить, но мне не удалось.

— Как вы познакомились со своей женой?

— Стояли мы в Вазиани. Как-то вечером пошли с братом погулять, пришли на танцплощадку, смотрим — стоит девушка, младший сержант в красивой форме с гвардейским значком. А тогда для нас, выпускников училища, гвардеец — это… О! Я пригласил ее потанцевать, хотя до этого никогда не танцевал. Она не отказала, и мы потанцевали. А когда в полк попали, оказалось, что она в нашей эскадрилье механик по радиооборудованию. Надо прямо сказать, что поклонников у нее было много. Я ее уже потом, когда мы поженились, спрашивал: «Что же ты меня выбрала? Я такой длинный, некрасивый, а вокруг тебя такие хорошие ребята были». Она говорит: «Сама не знаю почему».

В полку было около пятнадцати девчонок — оружейницы, штабные работники. Оружейницы придут, почистят оружие и уходят — регулировку делали мужики, а Рае все время с техниками приходилось быть: от темна до темна. Что может сама сделать — сделает, что не может, определит в мастерские. Другие эскадрильи тоже пользовались ее услугами, когда им нужна была помощь. Она классный специалист была. Уже в 1945 году, весной, в распутицу, как-то в землянку к девчонкам зашел, а в ней холодно. Девчонки сидят, мерзнут. Я спрашиваю: «Чего вы печку не топите?» — «Вот Рая придет, тогда будем печку топить. Она ребят попросит, и они нам дров принесут. Ее просьбу ребята всегда выполнят». — «А чего сами не попросите?» — «Нет. Пусть уж лучше она». А ведь нужно же обсушить сапоги, сменной обуви нет.

К концу войны мы стали встречаться. У нас, конечно, серьезные встречи были. Не просто так: рассчитывали пожениться после войны, если я жив останусь. Когда мы уже в Польше стояли, 15 марта 1945 года пришел я к командиру полка, говорю: «Надо Рае условия создать». — «А чего?» — «Мы встречаемся, хотим пожениться». Он говорит: «О, лучшая пара полка! Пиши рапорт. Я вам — бог, царь, мать и отец. Я приказ отдам, и по возможности предоставим вам все условия, как семейной паре». И командир полка заставил меня написать рапорт. Рая об этом еще не знала. На следующий день нас поженили приказом по полку. Она потом говорила: «Если бы не этот приказ, не знаю, вышла бы я за тебя замуж или нет». Когда приказ вышел, Рае говорили: «Да ты что? За кого ты вышла? Он же горячий, он же лезет везде и всюду. Его же убьют, останешься молодой вдовой». У нее, как я уже говорил, много ухажеров было. Начальник штаба Гейко тоже ухаживал. Ходили слухи, что он хотел развестись со своей женой и с Раей сблизиться. И холостяков много было — хороших ребят, достойных. Но она меня выбрала.

В августе того же года меня отпустили в отпуск, а она демобилизовалась. Рая родом из Белоруссии, из города Полоцка. Приехали мы туда в эшелоне, пошли в ЗАГС, чтобы уже официально расписаться, а нам говорят, что нужно ждать три месяца. Я им отвечаю: «У меня всего три часа времени, мне нужно возвращаться в часть». — «Тогда идите к начальнику». Пошли к начальнику. Он — инвалид войны, понимает нашего брата. Приказал, и нас немедленно официально расписали. Но вообще-то мы с ней считаем, что мы с 15 марта муж и жена. Вот, до сих пор вместе, уже 62 год.

— После войны вас не спрашивали, почему вы женились на фронтовичке?

— Когда я приехал к себе на родину после войны, встречался с одноклассниками, знакомыми, некоторые спрашивали, почему я женился на фронтовичке. Было такое мнение, что они все были ППЖ. Я отвечал: «А чем отличается фронтовичка от тыловички? Кто лучше, кто хуже? На фронте, по крайней мере, видно, какой человек в действительности, а в тылу попробуй пойми».

— Постоянные пары в полку были?

— Всякое бывало. Разные девчата были, разного поведения. Из полка девушки по беременности не уезжали. Наоборот, некоторых девчат присылали из других полков на перевоспитание. Как надоест ругань из-за них — направляли в наш полк. Командование полка все силы прикладывало, чтобы был порядок. Ведь некоторые приходили не для того, чтобы в армии служить, а чтобы найти себе мужика… Разные взгляды, разные люди есть. Главное, чтобы мужики из-за них не ссорились. Мы со всеми этими девчатами, какого бы они поведения ни были, после войны и до сих пор все собираемся. И тогда и сейчас мы относились друг к другу уважительно. Мы же гвардейцы! Знаешь, что такое Гвардия?! Во-первых, это признание боевых заслуг, а кроме того, Гвардия получала оклады на 50% больше, чем другие полки. Однажды сижу в Краснодаре, в столовой. Напротив за столом летчики-бомбардировщики о чем-то разговаривают. У одного ордена три было, он рассказывал о том, сколько получает. Тогда же за ордена еще деньги платили. Он смотрит на мой гвардейский значок и говорит: «Я бы за этот гвардейский значок отдал бы все свои ордена». Другой спрашивает: «Как так?» — «Ну, что я: за этот 10, за этот 5 рублей в месяц получаю. А у него 50% к окладу».

— Что делали с деньгами?

— Родителям отправлял. То за сбитый самолет 1000 рублей, то за радиокласс, а больше на водку уходило, потому что ее тяжело было достать. Жили-то сегодняшним часом, а не то что днем. Я врачу как-то говорю: «Доктор, вот почему так бывает: 100 граммов не выпьешь вечером после боя, а утром встаешь, голова болит». А он отвечает: «Для этого и дают 100 граммов. Когда 100 граммов выпьешь, да к ним еще 200 добавишь, поужинаешь хорошо, стресс снимается».

Когда операция начиналась, настолько интенсивно летали, что, бывало, из самолета выйти некогда. Заправляют, ты сидишь в кабине, а уже тебе ракету на взлет дают. Если до завтрака вылетел, то завтракать уже не будешь. Во-первых, в столовую некогда пойти, хотя официантки разносят завтрак к самолетам, уже ничего не хочется, кроме воды. Даже компот не идет, аж тошнит. Только обыкновенной воды выпьешь немножко, и все. Когда в Вышестеблиевской стояли, у нас была Валечка-официантка. Она ко мне однажды подходит — я в кабине сидел — и говорит: «Хоть компотик выпей!» Со слезами уговаривала. Я говорю: «Не хочу, уже попробовал, не лезет». Мимо командир полка Павликов шел. Она ему: «Товарищ командир, прикажите ему покушать. Они же с голоду умрут!»