очень поздно в наших былинах, и это доказывается уже тем, что они всегда описываются как "бархатные". Кажется, их следует считать не чем иным, как переделкой на русский лад тех горшечков для собирания денег, милостыни и съестных припасов, которые всякий нищенствующий брахман и странствующий монах-буддист обязан носить по предписанию закона: они очень часто описываются во всех брахманских и буддийских легендах, поэмах и проч. Иногда у индийских нищих прямо упоминается и сумка, носимая на боку. Наконец, в нашей былине встречается ещё одна, очень примечательная, подробность: книга, которую носит с собою атаман калик и с которою справляется, когда хочет знать, что надо делать, что предпринять. По исцелении атамана и княгини калики сидят и пируют у князя Владимира; "втапоры молодой Касьян сын Михайлович вынимал из сумы книжку свою, посмотрел и число сказал: что много мы, братцы, пьём-едим, прохлаждаемся, уже третий день в доходе идёт, и пора, нам, молоды, в путь идти". Эта подробность опять напоминает нам буддийских странников-монахов. По словам ламы Галсан-Гомбоева, буддийские духовные и до сих пор "постоянно носят при себе за пазухой небольшую тетрадь, состоящую из статей разных названий, чтобы в случае просьбы мирян советоваться с ней и дать ответ на вопрос", а в индийских буддийских источниках упоминаются точно такие же, как у наших калик, справки странствующих монахов с книгой. Так, например, в Панчатантре рассказывается, что когда несколько странствующих брахманов пришли однажды на распутье и не знали, по какой дороге идти, то один из них посмотрел в книгу, и они потом выбрали себе дорогу. Идут они далее, находят на кладбище мёртвого осла: второй брахман глядит в свою книгу и узнаёт там, как надо понимать эту встречу. Ещё далее идут они, видят верблюда: третий брахман глядит в свою книгу, ищет объяснения новой своей встречи. Наконец, приходят они в деревню, и тут жители предлагают им вкусную пищу: тогда и четвёртый брахман принимается глядеть в свою книгу и искать там объяснения своему недоразумению. Ясно, что книги наших калик — уцелевшее воспоминание этих книг буддийских странствующих монахов: во времена князя Владимира или ещё того ранее книги и грамотность не имеют у нас никакого значения, особливо для каких-то калик-нищих.

И вот посреди такой вполне восточной, даже, точнее сказать, по преимуществу буддийской обстановки является рассказ о молодой замужней женщине, тщетно старавшейся соблазнить добродетельного юношу, — рассказ, древневосточное происхождение которого навряд ли может быть оспариваемо. На связь же такой обстановки с легендою указывает повесть Сомадевы о царевиче, пошедшем в монахи-странники и потом соблазняемом купеческою женою. Кажется, не может подлежать сомнению тот факт, что если бы наша былина имела происхождение христианское, библейское, тогда в ней не было бы всех тех восточных, частью богатырских, частью религиозно-буддийских подробностей, которые сами собой бросаются тут в глаза и которых вовсе нет в библейском повествовании.

VII ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

Илья Муромец, по словам К. Аксакова, пользуется у нас общеизвестностью больше всех других богатырей: полный неодолимой силы и непобедимой благости, он — представитель живой образ русского народа. Богатырь-крестьянин Илья Муромец — это величайшая телесная сила, соединённая с кротостью и силою духа. Притом Илья — первая человеческая сила в противоположность другим богатырям, которых сила не человеческая, а стихийная. Илья составляет переход от этих стихийный, старших богатырей к младшим, человеческим. Многие исследователи наши повторяли и развивали далее слова К. Аксакова. Так, например, одни высказывали, что Илья — выборный дружины земской и никак не член дружины княжеской, а поэтому представитель всей земли, мира-народа русского. Другие находили, что Илья — могучий представитель сил простого народа и защитник его интересов перед исключительным господством дружины. Правда, иногда наши исследователи признавались, что на Илью Муромца перенесены некоторые черты бога-Громовника, Перуна, Тора, т. е. черты древнейшей индогерманской мифологии; но всё-таки общий тон и смысл истолкований Ильи Муромца тот, что этот герой — какой-то символ и воплощение коренных элементов русского национального духа.

Вместо таких общих рассуждений, удовлетворяющих, только патриотическим чувствам, но не научным требованиям, постараемся ближе вникнуть в содержание и подробности былин об Илье Муромце.

В виде одной из самых характерных особенностей нашего Ильи выставляют обыкновенно то, что он — богатырь-крестьянин. Это считают особенностью чисто русскою, и на этом основании Илью Муромца называют воплощением нашего земства. Но то совершеннейшее заблуждение. Восточные поэмы и легенды заключают много таких рассказов, где герой или богатырь — крестьянского происхождения. Так, например, в цейлонском собрании религиозных буддийских книг, известном под именем "Магаванзи", есть целая особая глава, 23-я, где изложено 10 отдельных повестей о похождениях 10 богатырей, данных в товарищи царевичу Гамени.

Про каждого из них рассказывается особо, что родители его, именем такие-то (часто придворные ил вельможи), жили в такой-то деревне, близ города такого-то, и занимались сельскими работами; родился у них сын, именем такой-то, который в ребячестве и отрочестве помогал родителям в их сельских работах, а впоследствии стал совершать разные богатырские подвиги и, наконец, отправившись на царскую службу по собственному желанию или по царскому призыву, сделался великим богатырём и совершил на своём веку такие-то и такие-то подвиги. Итак, "крестьянство" Ильи Муромца вовсе ещё не есть отличительно русская черта нашего богатыря.

Далее считается особою, специальною принадлежностью наших песен то, что Илья Муромец "сидел сиднем" целых 30 лет. Однажды, пока родители его были на работе, его самого посетили калики перехожие, которые напоили его чудным напитком; после этого он встал и пошёл к отцу на пожню; приходит, а отец с семейством отдыхают, спят, и со всеми работниками своими. И взял он топор, и начал пожни чистить, деревья вытаскивать с корнями; и столько они все не начистили в три дня, сколько он в один час. И развалил он поле великое, и множество лесу накопал. Проснулись потом все и встали, видят они, что сделано, ужаснулись и верить не хотят, что это всё наделал один Илья-сидень. Скоро потом Илья покидает село Карачарово, место своего рожденья, и отправляется в первую свою поездку богатырскую: едет ко двору князя Владимира.

Со всем этим мы можем сравнить некоторые части из указанных выше рассказов "Магаванзи" о богатырях-крестьянах. Во второй из этих повестей говорится, что