Тамара решила, что надо попытаться прихлопнуть крысу сверху перевернутым ведром, которое она пока не использовала по назначению.

Но едва она сделала шаг в том направлении, как здоровенный пацюк неожиданно взмыл в воздух – скачок получился высотой с полметра.

Девушка, испуганно ойкнув, отпрянула назад, на прежнее место. А крыса юркнула в другой угол и замерла на полу в аккурат возле ведра. «Ну и черт с тобой, – подумала Тамара. – Вот и сиди там… Только не вздумай носиться по камере или, не дай бог, пытаться меня укусить!

Сразу убью…» Чтобы не думать о таких неприятных вещах, как крысы и их двуногие собратья – последние лишь в силу какого-то недоразумения носят человеческий облик, – она вновь погрузилась в воспоминания, выбрав тот период детства, когда ей удалось посетить папину родину.

Руслан и Лариса не раз бывали на Кавказе, в том числе и в тогдашней Чечено-Ингушетии. Когда они отправлялись в Сочи, Кисловодск, Пицунду и Сухуми, то непременно брали с собой дочь. А вот в Грозный и Толстой-Юрт ездили только вдвоем или с кем-то из своих друзей и знакомых.

Тамаре было одиннадцать лет, когда родители сочли дочь достаточно взрослой, чтобы взять с собой в поездку по городам и селам ЧИАССР – отец говорил проще: «Чечня».

Ей было чертовски интересно поглазеть на этот край и населяющих его людей. Но в то же время и немного боязно, потому что была она к тому времени девочкой начитанной и знала, что на Кавказе проживают «дикие горские племена».

Хотя отец наложил табу на всякие разговоры о своих чеченских корнях – запрет действовал лишь в отношении дочери и не касался, естественно, Ларисы, – она в душе все же надеялась, что именно сейчас, в ходе этой поездки, отец познакомит ее со своей многочисленной родней.

Но этого не случилось.

В папиной Чечне они провели две недели с хвостиком. Особенно ей запомнилась их поездка на высокогорное озеро, которое сами вайнахи называют по-разному: Айзен… Эйзень-Ам… Казеной-Ам… А на русском имя ему – Голубое озеро.

Запомнилась ей эта поездка еще и потому, что Тамара тогда познакомилась с интересными взрослыми людьми, которые затем, кто раньше, а кто попозже, вновь возникнут на ее жизненном горизонте.

Они выехали из Грозного утром, когда еще не ощущалась июньская жара. Первые двадцать километров папа, сидевший за рулем «двадцать четвертой», пробивался с трудом. Не потому, что мешали горы или реки. Мешал плотный поток транспорта на шоссе, по которому они двигались. Помнится, Тамара еще удивилась тогда: надо же, движение здесь как по Москве в часы «пик»…

К этому времени она уже перестала чего-либо опасаться. Поняла своим детским умом, что звероватые абреки и дикие обычаи остались в прошлом.

Ей казалось, и она в это поверила, что чеченцы столь же радушные и гостеприимные люди, как и прочие населяющие Кавказ народы. К тому же она провела в пионерлагере «Горный ключ», чьи разноцветные корпуса поднялись на берегу речушки со смешным названием Хулхулау, целых два дня и успела пообщаться с чеченской ребятней.

Откуда ей тогда было знать, что спустя каких-то пять лет этот и другие пионерлагеря в Сержень-Юрте будут превращены в лагеря подготовки боевиков и что там будет звучать громче прочих арабская речь? И что из прозрачно чистой речушки Хулхулау будут пить воду поочередно моджахеды Хаттаба и российские десантники?

Кому-то очень нужно было постараться, чтобы такое стало возможным.

Впрочем, ни она, ни взрослые в ту пору о чем-то плохом, что могло бы поджидать их в будущем, не задумывались. Чеченские мальчишки, которых она там видела, выглядели и вели себя совсем не так, как о них было написано в кавказском дневнике Пушкина. Невозможно было представить их с «детскими шашками», помыслить о том, что кто-то из этой детворы способен кого-то убить, «изрубить за одно слово»… Когда они ехали в плотном потоке по обсаженному с двух сторон тополями шоссе, смахивающему на уютную городскую аллею, Тамара улыбалась. Ей были смешны ее прошлые страхи. Когда они проезжали Аргун, с его заводскими корпусами и кварталами многоэтажек, – папа называл этот населенный пункт по-старинному Устар-Гардой, – навстречу им по шоссе ехали огромные панелевозы. Им даже пришлось приткнуться к обочине, чтобы пропустить этот крупногабаритный транспорт. Может, чеченцы используют эти бетонные конструкции для сооружения печально знаменитых зинданов, этих подземных тюрем? Конечно же, нет… Они предназначаются для строительства новых цехов и новых жилых крупнопанельных домов.

Когда они проехали Шали, дорогу на какое-то время перекрыла отара овец, которую гнали с предгорий на равнину (сейчас-то Тамара понимала, куда гнали бедных овечек – на мясокомбинат, – а тогдашней девчонке такое и в голову не пришло). «Ач! Эйт! Эйт!!» – весело покрикивали пастухи. Тамара, приникнув носом к стеклу, – с ее стороны оно было поднято, чтобы она не вывалилась из машины из-за своего любопытства и чтобы пыль в салон не летела, – старалась внимательно рассмотреть этих пастухов. Вдруг они – рабы? Вдруг их насильно заставляют работать, бьют и кормят исключительно сырым тестом? Но нет… Пастухи выглядели как чеченцы, и вид у них был жизнерадостный.

Шоссе, изгибаясь вдоль курчавых зеленых склонов, плавно поднимало их в горы. Въехали в Ведено. Отец, белозубо улыбаясь, часто сигналил каким-то людям, группками и поодиночке стоявшим у обочины. Они тоже приветствовали путников взмахом руки или просто дружелюбным кивком.

Небольшой горный аул Ведено вплоть до 1859 года был резиденцией знаменитого Шамиля, объявившего «газават» имперской России. Через Ведено шла «хлебная дорога» в Дагестан, и, перенеся сюда свою ставку, имам среди прочего контролировал поставки продовольствия. Не хотят слушаться его религиозных предписаний горные племена? Ну что ж… Не хотят внимать Аллаху – будут сидеть с пустым брюхом.

В девяностых же годах двадцатого века Ведено стало вотчиной другого Шамиля – Басаева. Люди, которых они встречали тогда по дороге к Айзену, которые приветствовали путников дружелюбными жестами, в большинстве своем взялись за оружие либо симпатизируют тем, кто оказывает вооруженное сопротивление пришедшему с севера извечному врагу.

Вновь выплыли из исторической тьмы описанные классиком чеченские мальчишки, но уже не с детскими шашками, а с автоматами и взрывными устройствами.

Кому, спрашивается, все это было нужно?

Миновав горный аул Харачой, оказались наконец на берегу Голубого озера, расположенного на двухкилометровой высоте. Очень своеобразный ландшафт, поразительно голубая, почти бирюзовая вода, красота неописуемая… Они остановились там на ночевку, делали шашлыки, угощались у местных вкуснейшей айзенской форелью…

Так вот ездили они к Айзену не втроем, а небольшой компанией – за ними ехал еще один легковой автомобиль. Рассадина Тамара хорошо знала и прежде, потому что Николай Дмитрич, друг отца, часто бывал у них в доме (некоторое время он был женат, потом развелся и лет с сорока пяти жил холостяком). А вот другого мужчину, который наведался в Грозный буквально на пару дней, чтобы повидаться с Русланом, ее отцом, и который, приняв приглашение папы, составил им компанию в этой поездке к Айзену, – она прежде никогда не видела.