Она молча сглатывает, потому что здесь (хоть здесь!) спорить не приходится: Эмма отлично знает, каким Джейкоба видят окружающие, даже если сам Джейкоб не отдает себе в этом отчета.

— Послушайте, — говорю я, — Джейкоб должен принять предложение о ходатайстве относительно признания его невменяемым как лучшее, что у нас есть.

— Как вы его в этом убедите?

— Не я, — возражаю я Эмме, — а вы этим займетесь.

Все учителя местной средней школы отлично знали Джейкоба Ханта, даже если он учился и не в их классе. Отчасти благодаря его дурной славе. Но мне показалось, что до убийства он принадлежал к тем детям, на которых постоянно натыкаешься в школьных коридорах, — потому что они как бельмо на глазу. После нескольких часов опроса преподавателей и сотрудников, наслушавшись, как Джейкоб в одиночестве сидел во время обеда, как переходил из класса в класс в своих огромных наушниках, чтобы не слышать окружающего шума (и грубых насмешек одноклассников), я стал задаваться вопросом: как ему удалось дожить до восемнадцати лет и не убить кого-нибудь раньше?

Все, что мне удалось узнать, — это то, что у Джейкоба обучение в школе тесно переплеталось со страстью к криминалистике. На английском, когда задали прочитать биографию и сделать устный доклад, он выбрал биографию «отца криминалистики» Эдмонда Локарда. На математике, проводя независимое исследование, он использовал угол столкновения соударяющихся тел Герберта Макдональда, беря за начало координат брызги крови.

Его школьным психологом была Френсис Гренвилл, худая бледная женщина, при взгляде на которую вспоминалась застиранная тряпка, застиранная настолько, что первоначальный цвет вылинял.

— Джейкоб делал все, чтобы адаптироваться к своему окружению, — говорит она, пока я сижу в ее кабинете, листая личное дело Джейкоба. — Нередко это приводило к тому, что он становился предметом насмешек. В известном смысле он был обречен, независимо от своих попыток «попасть в струю». — Она неловко поерзала. — Я стала побаиваться, что когда-нибудь он принесет в школу оружие. Чтобы свести счеты. Как несколько лет назад тот школьник из Стерлинга, штат Нью-Гемпшир.

— А Джейкоб когда-нибудь так поступал? Я имею в виду, пытался свести счеты?

— Нет. Откровенно говоря, он милейший мальчик. Иногда он захаживал сюда на переменках и делал в соседнем кабинете домашнее задание. Когда у меня «полетел» компьютер, он его починил. И даже восстановил файл, с которым я работала. Многие учителя его любят.

— А остальные?

— Одни относятся к детям с особыми потребностями более терпимо, другие менее, но я вам этого не говорила. Такой ученик, как Джейкоб, мягко говоря, может доставить слишком много хлопот. В школе есть несколько старперов, понимаете? Когда такой ученик, как Джейкоб, оспаривает услышанное на уроке (а вам за последние двадцать лет было лень обновлять план урока) и оказывается, что он прав, — такое не каждому придется по нраву. — Она пожимает плечами. — Но можете поспрашивать учителей. В общем и целом Джейкоб общался с учителями более непринужденно, чем со сверстниками. Он не участвовал в обычных школьных подростковых трагедиях — вместо этого рассуждал о политике, о научных открытиях, о том, действительно ли «Евгений Онегин» принадлежит перу Пушкина. Во многих смыслах, когда говоришь с Джейкобом, кажется, что беседуешь с учителем. — Она помолчала. — Нет, откровенно признаться, эти разговоры больше походили на беседы с маститым ученым, стать которым мечтает любой учитель, прежде чем ему перегородят путь счета, кредит на автомобиль и визиты к ортодонту.

— Если Джейкоб так отчаянно пытался влиться в ряды школьников, что же он делал в учительской? — спрашиваю я.

Миссис Гренвилл качает головой.

— Думаю, когда человека так часто отторгают, ему необходимо самоутвердиться, — отвечает она.

— Что вам известно о его отношениях с Джесс Огилви?

— Ему нравилось проводить с ней время. Он считал ее своим другом.

Я отрываю глаза от бумаг.

— А может, своей девушкой?

— Об этом мне неизвестно.

— У Джейкоба в школе была девушка?

— Не думаю. В прошлом году он пригласил одну девушку на школьный бал, но больше он рассказывал о Джесс, которая подвигла его на этот шаг, чем о самом свидании.

— С кем еще общался Джейкоб? — спрашиваю я.

Миссис Гренвилл хмурится.

— Дело вот в чем, — говорит она. — Если вы попросите Джейкоба назвать своих друзей, он, скорее всего, назовет их. Но если вы этот же вопрос зададите упомянутым людям, в их списках друзей Джейкоба не окажется. Его болезнь приводит к тому, что он ошибочно принимает пребывание по соседству за эмоциональную связь. Например, Джейкоб мог бы сказать, что дружит с девочкой, с которой делал лабораторную работу по физике, хотя это чувство вряд ли будет взаимным.

— Значит, он не являлся проблемным учеником с точки зрения дисциплины?

Миссис Гренвилл поджимает губы.

— Нет.

Я кладу раскрытое личное дело ей на письменный стол и указываю на запись.

— Тогда почему в прошлом году Джейкоба Ханта отстранили за оскорбление действием?

Мими Шек напомнила мне о той девочке, по которой я пускал слюнки в старших классах, хотя она и понятия не имела, что мы четыре года живем в одном доме. У Мими длинные черные волосы и божественная фигура, умело упакованная в одежды, открывавшие узенькую полоску кожи над поясом джинсов, когда она тянулась вверх или наклонялась. Она так нервничает, что, кажется, дала бы деру, если бы миссис Гренвилл не закрыла дверь в свой кабинет.

— Здравствуй, Мими, — улыбаюсь я. — Как дела?

Она переводит взгляд с меня на школьного психолога, ее губы крепко сжаты. Потом она со страдальческим выражением на лице опускается на диван.

— Клянусь, я понятия не имела о водке, пока не пришла к Эме.

— Да? Очень интересно… Но сегодня я хотел бы поговорить не об этом.

— Не об этом? — шепчет Мими. — Черт!

— Я хотел спросить тебя о Джейкобе Ханте.

Ее лицо становится пунцовым.

— Я с ним едва знакома.

— В прошлом году именно из-за тебя его отстранили от занятий, верно?

— Это была просто шутка, — закатывает она глаза. — Откуда мне было знать, что он даже шуток не понимает?

— Что произошло?

Она вжимается в диван.

— Он постоянно околачивался поблизости. От него бросало в дрожь, понимаете? Я, например, болтала с подружками, а он стоял развесив уши. А потом я получила сорок баллов по математике, потому что мистер Лаблан — настоящее ничтожество. Я разозлилась и попросилась выйти в туалет. Но туда я не пошла, а завернула за угол и расплакалась, потому что если я опять завалю математику, то родители отберут у меня телефон и заблокируют мой аккаунт в социальной сети «Фейсбук». Ко мне подошел Джейкоб. Думаю, он вышел из класса на свой дебильный перерыв, а теперь шел назад. Он молча смотрел на меня, и я велела ему убираться. Но он сказал, что останется со мной, потому что так поступают настоящие друзья. А я сказала, что если он на самом деле хочет быть моим другом, то пусть идет в класс математики и скажет мистеру Лаблану, чтобы тот поимел себя в зад. — Мими помолчала. — Джейкоб и пошел.