— Мне проводить вас? — вызвался Фитцгерберт, но тут же испугался — это могло показаться неприличным. Он пришел сюда с Оделией, хотя, возможно, сердцем уже был с другой.

— О нет, нет, не надо! — собравшись с духом, запротестовала Фанни, как бы ей этого ни хотелось. Шарлотта, заметив, как девушка внезапно поникла, поняла, что ее отказ был вполне искренним — она не хотела, чтобы Герберт проводил ее в сад.

Оделия попыталась было предложить свою помощь, но благоразумно промолчала.

Положение спасла миссис Карсуэлл. Мать четырех дочерей, она привыкла к неожиданным головокружениям и недомоганиям молодых девиц и отлично знала, как с этим справляться.

— Я провожу вас, — решительно заявила она. — Мне самой не помешает глотнуть свежего воздуха. Если вам плохо, лучше, чтобы кто-то был рядом с вами, нельзя оставаться одной.

— О, прошу вас, — взмолилась почти в отчаянии Фанни. — Я, право, хорошо себя чувствую, пожалуйста, не беспокойтесь. Это было минутное головокружение, все уже прошло. Я не хочу вас беспокоить…

— Вы ничуть не беспокоите меня, моя дорогая, — приветливо улыбнулась миссис Карсуэлл, и ее лицо преобразилось. — Я уже достаточно наговорилась и повидалась со всеми, могу и исчезнуть на время. Пойдемте, подышим несколько минут свежим воздухом, прежде чем сесть за стол. — И, взяв Фанни под руку и извинившись перед всеми, она решительно повела девушку к открытой на террасу двери.

Карсуэлл смущенно откашлялся, ни на кого не глядя.

Шарлотту охватил праведный гнев на него за молодую любовницу и измену жене, доброй и великодушной. Разве можно предпочесть молодой легкомысленный смех и смазливое личико годам понимания и верности жены? Что из того, что она слишком поглощена домашними заботами, что не всегда бывает хороша собой, а иногда просто кажется скучной? Господи, а разве он сам не скучен?

— Как это великодушно со стороны миссис Карсуэлл, — сказала она, не скрывая своей неприязни и глядя прямо ему в глаза. — Это драгоценное качество в людях, вы не считаете?

Оделия с удивлением посмотрела на Шарлотту. Ее замечание было явно не к месту, а тон запальчив. Это озадачило мисс Морден.

— О… да, конечно, — все так же растерянно произнес судья. — Да, да, вы правы.

Шарлотта поняла необъяснимость своего поведения, но отступать было поздно.

— Мисс Хиллард, кажется, была на выставке в Академии художеств? — сказала она, чтобы заполнить паузу.

— Да? — ухватилась за это, как за соломинку, Оделия. — Мы тоже там были… — Произнеся «мы» и вдруг понимая, что это слово звучит теперь совсем не так, как тогда, она умолкла и густо покраснела, чувствуя себя совсем несчастной.

— Там было немало интересных картин. — Шарлотта понимала состояние Оделии; более того, ее не покидало чувство сострадания к ней, и его искренность удивила ее саму. Она хотела помочь Оделии скрыть все от чужих глаз. — Мне особенно понравилась одна — белые лилии в вазе, вы помните?

— Нет, я не помню, — вдруг заставил себя вернуться к действительности Герберт.

И немудрено, ибо Шарлотта выдумала эту картину, лишь бы что-нибудь сказать. Однако она продолжала говорить о несуществующем полотне в деталях до тех пор, пока окружающие не пришли в себя.

Через несколько минут гости были приглашены к ужину и вскоре разбрелись в поисках соседей по столу, чтобы направиться с ними в столовую. Войти в паре не с тем, с кем назначено хозяйкой, считалось недопустимым. Это внесло бы сумятицу, было бы непростительной оплошностью. Существовали строгие правила этикета. Поэтому Шарлотта вошла в столовую, опираясь на руку Питера Валериуса.

За столом она сидела так, как договорилась с Эмили: слева от нее был судья, справа — лорд Байэм.

Подали суп, на второе — рыбу. Шарлотта осторожно ковыряла вилкой в тарелке. Дамам не обязательно съедать все, что подают. И действительно, тугая шнуровка корсетов и необходимое соответствие объема талии возрасту дамы не позволяли ей сытно поесть.

Разговор велся вяло и на дежурные темы — погода, театр и прочее. Шарлотта из-под опущенных ресниц бросила взгляд на Карсуэлла; он показался ей очень бледным. Не укрылось от нее и то, что хотя и еле заметно, но у него дрожала рука, когда он подносил вилку ко рту. Потом она взглянула на лорда Байэма, своего соседа справа. По крайней мере, внешне он был совершенно спокоен и, что бы ни творилось в его душе, держался так, что даже Шарлотте не пришло бы в голову думать, что его что-то тревожит.

Перед жарким подали фаршированные яйца, сладкое мясо, а затем спаржу.

Настроение за столом кардинально переменилось, как только тетушка Веспасия, подняв голову от тарелки и окинув всех невинным взглядом, внезапно спросила:

— Кто-нибудь знает, как обстоят дела у бедного Горацио Осмара? Это невероятно, но я слышала, что он предъявил полиции обвинение в лжесвидетельстве под присягой, или что-то в этом роде. Это действительно так?

Шарлотта дрогнувшей рукой чуть не уронила стебель спаржи мимо тарелки и едва не опрокинула бокал.

Рядом с ней судья Карсуэлл застыл с поднятой в воздух вилкой.

Один Фитцгерберт словно не заметил наступившей настороженной тишины. Или же он был гораздо разумней, чем свидетельствовала его манера держаться и щедрая улыбка.

— Господи, не знал, что такое возможно. Не даст ли это повод каждому обвинять полицию во лжи? — Он вопросительно поднял брови. — Суд не сможет работать, заваленный мелкими тяжбами и встречными исками, выясняя, кто говорит правду, а кто — ложь. — Он посмотрел на судью. — А вы, как мировой судья, сэр, что скажете по этому поводу?

— Боюсь, что… — с усилием произнес Карсуэлл. — Впрочем, мне не следует высказываться по данному вопросу. Это было бы некорректно.

Драммонд на другом конце стола не мог слышать этого разговора.

— Однако было бы интересно узнать ваше мнение как сведущего человека, — возразил Фитцгерберт и оглянулся вокруг. — В конце концов, среди нас нет людей, знающих право. А вы — специалист.

Лицо Фанни Хиллард порозовело от волнения. Она с тревогой смотрела на Карсуэлла, в ее глазах были отчаяние и готовность вступиться.

— Мне кажется, мистер Карсуэлл считает неэтичным комментировать действия суда, — быстро сказала она, не глядя в сторону Герберта.

Молодой политик уловил резкие нотки в ее голосе, но так и не понял их причину. Тень прошла по его лицу, однако он тут же снова обратился к судье:

— Вот как? Вы ведете это дело?

Карсуэлл наконец опустил вилку на тарелку. Он был очень бледен.

— Да, да, это мое дело. Я его начал.

— Господи, — тихо промолвила Веспасия, высоко вскинув брови. — Скажите, у вас могут спросить ваше мнение о лжесвидетельстве полицейских?

— Этого я не могу знать, леди Камминг-Гульд. — Судья постепенно приходил в себя. — Нет смысла меня об этом спрашивать.