Поэтому он поддался своим чувствам без особого сопротивления, просто придя к выводу, что жизнь с этой женщиной будет куда лучше, чем без нее. Не знал, насколько это затянется, но пока что было ему хорошо.

Он не забыл об Абише, но сознательно направил свои эмоции в другую сторону, а дело Вдовца отодвинул на задний план. Но оно не отпускало – ворвалось в жизнь Дамьена во время жаркого отдыха и настолько же жаркой любви.

* * *

– А когда он тебя найдет – что сделает? – Сансана смотрела на него круглыми от страха глазами. Разумеется, после возвращения из Альгахары он рассказал ей об этом деле, хотя еще в самолете обещал себе держать все в тайне.

– Я не собираюсь убегать.

– Но ведь так было бы лучше.

– Родная, тут речь не о «лучше». – Ван Дорн привычно посерьезнел. – Я – палач. Для большинства людей – фигура слегка нереальная, понимаешь?

– Понимаю, – улыбнулась она. – Но почему ты не можешь сбежать?

Он гневно засопел.

– Закон. Я – это он. Люди прибывают сюда, потому что наслышаны о свободе и законе, что царят на Ковчеге. Колонию организовали согласно четко соблюдаемым правилам, немногочисленным, но сурово исполняемым. В последние годы их пытаются сломать, прибыло сюда достаточно новых поселенцев, растут акции аболиционистов. Куча народу хочет сорвать политический куш на обстряпывании таких вот дел. Когда оказалось, что Абиш – Вдовец, шум поднялся до небес. Теперь, думаю, он захочет это использовать. Присутствие камер и регистраторов усложняют полиции попытки нелегально его обезвредить. В конце концов, этого не поддержат и наверху, что бы там Маккелли ни выдумывал. Выборы на носу, никому не нужен скандал, который добавит голосов аболиционистам. Регент этому не обрадуется. Ну и незаконные поступки ослабили бы авторитет институции, которую я представляю. Это во-первых. Во-вторых, я и сам не желаю убегать, понимаешь, Сансана?

– Да, Дамьен, понимаю. – Она легонько коснулась его груди. – И знаю, чего ты хочешь от меня.

– Да? – удивился он, хотя мог этого и ожидать.

– Ты хочешь, чтобы я на какое-то время уехала, правда? – Она не ждала ответа, а лишь внимательно взглянула ему в глаза. – Даже не надейся. Я останусь с тобой.

* * *

– Ну как там, соучастник? – спросил Маккелли, скалясь в ухмылке. – Так же кайфуешь?

– Ага, – пробормотал Дамьен. – И тебе бы не помешало.

– Перемена. – Маккелли выговаривал каждый звук медленно, наслаждаясь их звучанием. – Движение, прилив… Человече, это и есть жизнь. Даже глупая лягушка видит и хватает только то, что движется.

– Как дело? – ван Дорн безжалостно оборвал его разглагольствования.

– Он все время у меня под контролем. Этот его личный чип, вопреки глушилкам, дает очень характерный сигнал. На основании эха мы локализируем Абиша, а кибера из технического утверждают, что можем даже прикидывать, что пациент делает.

– И что же он делает? – заинтересовался Дамьен.

– Прогулялся по городу, заглянул в несколько ресторанов, немного поиграл на симуляторе. Теперь тоже во что-то режется, с семи часов сидит у себя в квартире, сражается в какой-то виртуалке.

– То есть у меня еще небольшая передышка…

– Все лучше, чем я думал. Может, во время копирования памяти у него стерлись фрагменты, связанные с твоим участием в его декапитации, а, соучастник? Ну а если он двинется в твою сторону, будет у нас под контролем. Спи спокойно, соучастник. Если есть у тебя время на сон.

* * *

– Спи спокойно, малышка, – прошептал он на ухо Сансане, вставая с постели.

Пошел в кухню. Девушка была уставшей от очередного нервного дня. Он же напротив – эмоции, связанные с прилетом Вдовца, кажется, улеглись, а экзотический и дикий пейзаж за окном бунгало будоражил его воображение. Ван Дорн решил сделать себе дринк и посидеть на веранде. Подумать.

Тут, на острове Шляпы, все казалось спокойным и безопасным. Весь архипелаг был во власти природы Ковчега.

Когда здесь появился человек, биосфера планеты находилась примерно на уровне развития пермского периода на Земле.

В океанах и пресных водоемах кипела жизнь, на континентах, покрытых пышной растительностью, еще не появились крупные животные, первые представители рептилий изучали побережья рек и озер. Остров Шляпы, который назывался так из-за своей формы, напоминавшей элегантный котелок, лежал в теплой умеренной зоне. Вся эта часть южного полушария была гигантской резервацией родной ковчеговой фауны и флоры. Располагались здесь и немногочисленные человеческие поселения – необычайно дорогие курорты и исследовательские станции биологов – с жестко ограниченным числом обитателей. Маккелли решил, что в таком месте проще всего будет контролировать Абиша – на Шляпу ежедневно прилетало лишь три самолета, а к берегам его причаливали не более двух кораблей в неделю.

Ван Дорн сидел на веранде и слушал гудение крупных насекомых, которых здесь называли «скрипачами».

Дамьен ван Дорн, палач города Альгахара, раздумывал над своей жизнью.

Было ему тридцать девять лет, и девять из них он был палачом. За это время он привел в исполнение шестьдесят два приговора. Законы Ковчега были одними из самых строгих в Доминионе, так что смертельная казнь предусматривалась за многие из преступлений, которые в других местах влекли за собой, в худшем случае, многолетнее заключение в виртуальной реальности. На эшафот посылали за преднамеренное убийство – но и за попытку такого убийства тоже, даже если жертва выжила. Смертью карали за терроризм и разбой. Люди клали голову на плаху, даже когда были причиной смерти другого человека по неосторожности, пребывая в наркотическом состоянии или в киберпространстве. Шесть палачей Ковчега исполняли примерно две сотни приговоров ежегодно. На Площади Судий, что находились в трех наибольших городах планеты, стекались тысячи людей.

У Ван Дорна было призвание. В Орден он вступил, едва ему исполнилось девятнадцать. Прошел вступительные психологические тесты, и его направили на дальнейшее наблюдение. Его поступки во время учебы контролировали и анализировали. Когда умер Фордран Атлаланн, палач Альгахары, электоров вызвали для второй серии тестов. И он прошел их успешно – хоть и не мог рассказать об их сути, поскольку тестировали его в симуляционке, после того, как отсекли ему память. Потом пришлось пройти специальное обучение – для него создали ускоренный курс права, цикл медитативных сессий, представили гигантское собрание произведений искусства – и не только человеческих, – посвященных смерти и закону.

Ван Дорна, как и его братьев по Ордену, не учили ни на мучителя, ни на примитивного мясника, психопатического исполнителя чужих приговоров. Нет – он должен был стать представителем общества, тем, кто действует в его интересах; братом жертвы, сочувствующим ей и от ее имени возносящим карающую длань. Воплощал он то, что представляет собой основу любого правопорядка, что делает возможным существование общества, состоящего из отдельных единиц, – неизменность, справедливость и наказание.