снова упал в кресло, бормоча:

– Твою мать… это разве возможно?

Следователь главного следственного управления Михаил Витязев работал у себя в кабинете, когда ему на электронную почту пришло письмо. Это был видеофайл от Решетникова. Витязев открыл файл и начал просматривать. На экране возник Решетников, он говорил:

«Если вы видите эту запись, значит, меня уже нет. Наверное, какой-нибудь несчастный случай. Думаю, ДТП, какой-нибудь упоротый наркоман въехал в меня лоб в лоб…»

Вот так и вышло, что дождливым октябрьским днем все близкие Решетникову люди теснились у его могилы. А метрах в семидесяти от погребения стоял Достоевский, который с интересом наблюдал за происходящим.

– И никто опечатку не заметит?! – возмущался Решетников, стоявший рядом с Федором Михайловичем. В дате смерти было указано «32 октября».

– Это тебе за то, что тексты свои не вычитывал, говнодел, – отчитывал его классик. – Высылал сразу, хоть бы раз глазами по второму кругу прошелся.

– Справедливо, – покорно принял критику Решетников.

– А вообще, хорошо плачут. Хорошо. Негромко, но чувствуется, что человек уходит, – заметил Достоевский.

– Неплохой человек. Да? Все-таки я неплохой человек был?

– Как по мне – гореть тебе в аду…

– Почему же, я все-таки…

– Как по мне, и мне гореть бы, но повезло, что Бог нам всем судья. Хотя сынок мог бы выдавить из себя скупую слезу, все-таки отец в могиле. Чуть что – так вены резать, а тут… одни эгоисты. Оля как убивается, приятно посмотреть.

Они умолкли, следя за тем, как начинают расходиться люди.

– Все? – спросил Решетников.

– Да, – ответил Достоевский.

– Нет, ну а как так получилось? Неужели нельзя было как-то по-другому? Как-то по-человечески.

– Вполне по-человечески получилось.

– Но ведь можно было как-то по-другому, а? – не унимался Решетников.

Они снова помолчали. У могилы к тому времени никого не осталось.

– Все-таки я хороший человек, да? – снова спросил Решетников.

– Ты исправился. Употребил талант на дело.

– Я в рай попаду?

– Еще не скоро, у тебя длинная жизнь. А ты давай рассказывай, как ты устроил погибель свою, что за хитрость.

– Впечатлен, классик?

– Рассказывай, шулер.

– Я все устроил заранее, если честно. Подготовил точно такую же машину, даже номера одинаковые повесил. Та тачка стояла наготове и ждала, когда я мимо нее промчусь и съеду на боковую дорогу. Пришлось потратиться на такой фокус, хотя и сам едва не разбился.

– И кто взрывал?

– Есть у меня один человек, которому я доверил свою жизнь. То есть смерть.

Достоевский заинтригованно ждал продолжения. Но тут оба заметили, что к ним направляется Саша.

– Пап, ну ты совсем с ума сошел, на собственные похороны заявиться, зачем? В машину давай.

– Сын, что ли?! – восхитился Достоевский.

Решетников утвердительно кивнул. Они пошли к машине.

– Я достаточно угрюм? – спросил Саша.

– Как будто кошка умерла. Все-таки отец. Скупая мужская слеза.

– Мужчины не плачут, – парировал Саша.

– Тогда глаза на мокром месте. Хотя бы глаз.

Они остановились перед машиной. Решетников крепко обнял сына.

Тот смутился и пытался вырваться.

– Пап, ну…

– Спасибо. Не каждый сын сделал бы такое для своего отца.

– Пап, а кто там сгорел в машине вместо тебя?

– Я. Только из воска.

– Воск бы растаял.

– Это был Ленин. Пора уже вождю в землю.

– Что?

– Садись в машину, – велел Решетников.

Саша сел на переднее пассажирское сиденье.

– Ну как прошло?

– Мама убивается, на уколах вся, с сердцем проблема. Может, намекнешь ей?

Решетников протянул Саше три бумажки с текстами.

– Пока нельзя, не сегодня. Завтра ей вот этот текст скажешь, она все поймет. Два других – для Даши и учительницы. Выучи наизусть и съешь, ну или сожги.

– Как? А ты вообще собираешься… воскреснуть?

– Пока Рудов жив, это опасно для вас.

– Он уже в тюрьме.

– У них длинные руки.

– Тебе надо исчезнуть?

– Именно. Но перед этим нам нужно заехать в одно место.

– Тебе нельзя…

– Меня сейчас мать родная не узнает, – сказал Решетников, надевая бейсболку и темные очки. – Поехали.

Решетников остановил машину возле книжного магазина.

– Я без экземпляра не исчезну, – заявил он.

Оставив Сашу в машине, Решетников вошел внутрь и увидел огромный рекламный плакат с книгой, на которой было написано: АННА КРАСОВСКАЯ «АЛИБИ ДУРЫ». Решетников замер в изумлении. Вдруг до него донесся голос Красовской.

– Надеюсь, я ответила на ваш вопрос, – говорила она, – кто следующий?

Решетников прошел в глубину помещения и увидел, что идет презентация книги. Анна сидела за столом, на котором лежала стопка книг. На стульях перед ней сидели читатели – человек двадцать.

– Скажите, это ваша первая книга, – спрашивал один из книголюбов, – будут ли еще?

– Вы знаете, я не буду писать сразу, нужно, чтобы накопилось то, что я могу сказать миру.

Красовская посмотрела на Решетникова, но не узнала его.

– Вы что-то хотели спросить? – обратилась она к Петру.

Решетников отрицательно повертел головой, и, сжимая от ярости кулаки, быстро вышел из магазина.

– Текст для нее – не учи, забудь, – со злостью сказал он Саше, вернувшись в машину. – Ее, судя по всему, все устраивает.

– Не переживай! – пытался утешить его Саша.

Решетников сделал несколько глубоких вздохов:

– Как тяжко мертвецам смотреть на этот грешный мир…

– Пап, мы со Стасей говорим тебе «спасибо» за Карпова.

– Ты рассказал Стасе?! – вскинулся Решетников.

– Нет, нет, она тебя благодарит посмертно, а я еще при жизни.

– На здоровье. Сам впутал, сам и… Может, явиться этой Красовской как привидение, чтобы…

– Пап, ну я-то знаю, что это твой роман.

– Да. Да… Это так утешает… – Решетников невесело усмехнулся. – Ладно, Саш, все, выходи. Долгие проводы…

– Ты куда, пап?

– В вечность.

Решетников обнял Сашу, тот вышел и смотрел на удаляющуюся машину отца, пока она не скрылась в «железном потоке».

* * *

Решетников бездумно ехал по Питеру, рядом с ним сидел Достоевский.

– Какая разница, чье имя стоит, главное, что написано хорошо, – говорил он успокаивающе.

Решетников все еще не мог справиться с бешенством.

– Федор Михайлович, ну тогда расскажите, зачем я вам? Я что, я… я стану большим писателем, поэтому вы со мной так нянчитесь? Ну не просто же так вы…

– Петр, я скажу.

– Говорите.

– Скажу.

– Не надо пугать.

Достоевский повернулся к Решетникову и раздельно проговорил:

– Ты не станешь великим писателем. Никогда.

Решетников до боли впился в руль руками.

– Тогда зачем мне писать, а?! Сука, вы что, издеваетесь?!

– Я расскажу, успокойся. Все хотят быть великими, но кому-то нужно выполнять… Потому что нужна среда, нужна почва, на которой вырастет великий писатель. В пустыне не растут деревья. Нужна плодородная почва, чернозем. Тогда тебе и Пушкин, и Кольцов, и Языков.

– И Достоевский, –