цеплялась за меня, пищала и отказывалась сосать надетую на бутылочку безобразную резиновую соску вместо розовых материнских сосков.

Алан стоял в дверях и улыбался, глядя, как я успокаиваю ее.

— Джуля, милочка, — сказал он. — Тебе нужно бы завести собственного ребенка!

— Нет уж, спасибо, — ответила я. — Хватит с меня и этой.

Я привязалась к ребенку, и поэтому, когда Би оправилась, мама решила, что мне будет лучше на некоторое время уехать, чтобы ребенок не привыкал ко мне слишком сильно. Полугодовой срок, на который мне был разрешен бесплатный проезд по железным дорогам штатов Виктория и Новый Южный Уэльс, подходил к концу. Я хотела побывать на месторождениях опалов за Уолгеттом, в самом конце железнодорожной линии Нового Южного Уэльса. Это нужно было мне для нового романа, который уже созревал у меня в голове; однако я решила ехать до Орбоста, конечной станции железной дороги штата Виктория, а оттуда наемным экипажем по дороге на Сидней, вдоль побережья.

Дождливым зимним утром этот экипаж — обыкновенная четырехколесная коляска с откидным верхом, запряженная двумя лошадьми и управляемая старым возницей, коренным обитателем тамошних лесов, — встретил меня на железнодорожной станции. Мистер Макалистер не мог взять в толк, с чего б это молодой женщине вдруг вздумалось тащиться по этим местам в такую погоду, и вначале он немного поворчал, недовольный, что ему придется везти меня в такую даль к Дженоа.

Двое суток пробирались мы по разбитым дорогам, останавливаясь на ночлег в одиноких хижинах. От рассвета до заката ехала я через южные леса, снова видела подступающие толпой к дороге стройные рябины и эвкалипты, лощины, поросшие папоротниками, вдыхала запахи сассафраса и кизила, легкий аромат бледных ранних цветов в колючих зарослях, слушала, как в густой тени леса, точно колокольчики, звенят медоеды, и мне казалось, что я заново приобщаюсь к Австралии, заново ее познаю. По временам мы видели сумчатых мишек коала, сновавших меж деревьями.

Выходец из семьи пионеров, осевших в Южном Гипсленде, Джек Макалистер с детства колесил по всей стране, от верхних истоков Снежной реки до Маллакутских озер и Идена. Целые дни он рассказывал мне истории давно минувших времен: о ловле диких лошадей, о лесных пожарах, о крушениях у здешнего берега — все эти предания лесной глуши, послушать которые я так жаждала. Он рассказал мне, что в первой лачуге, в которой нам пришлось ночевать, совсем недавно был убит человек. Во второй лачуге, где мы меняли лошадей, хозяин заявил, что у него нет «помещения для дам». Однако потом меня все же кое-как устроили, и я прекрасно выспалась у пылавшего очага, накрывшись ковриком из шкурок опоссума.

Ни повозок, ни всадников не встретилось нам в пути. Макалистер утверждал, что автомобилям никогда не пробиться по этим грунтовым дорогам через горы, потому что зимой дороги раскисают от дождей, становятся грязными и скользкими, а летом каменеют под палящим солнцем, застывая буграми и впадинами. Нам не верилось тогда, что через несколько лет здесь пройдет асфальтированное шоссе и сотни машин будут мчаться через леса там, где наши лошади с таким трудом тащились то вверх, то вниз по склонам.

В Дженоа, на высоком берегу рядом с только что отстроенным новым мостом, был заезжий двор. Лесорубы и строители моста еще праздновали это событие в баре. В комнате для гостей пылал камин. Этот камин был в чисто побеленной нише в стене, а по бокам пристроены скамейки, чтобы в холодные ночи, когда южный ветер налетает с юга, от океана, можно было присесть поближе к огню.

В тот вечер, когда мы с Макалистером приехали туда, штормовой ветер нещадно хлестал наших лошадей и леденил кровь у нас в жилах. Пошатываясь, я вошла в комнату и увидела чудесное зрелище — поленья пылали в огромном камине! Хозяйка, маленькая живая старушка, подошла поговорить со мной, пока я, съежившись, отогревалась у очага. Она стала рассказывать мне про новый мост, который ей как самой старой здешней жительнице выпала честь открывать, о наводнениях, которые сносили все прежние мосты, но тут вдруг от стойки к нам нетвердой походкой направился какой-то пьяный охотник.

— Журналистку поглядеть охота! — орал он.

— Убирайся! — прикрикнула на него маленькая хозяйка и, утихомирив, снова выдворила его.

— Так я ж никогда не видел женщину-журналистку, мамаша, — протестовал он. — Охота поглядеть журналистку!

Я поняла, что Макалистер рассказал о своей пассажирке, и это вызвало всеобщее любопытство; однако «мамаша» не могла позволить, чтобы у нее в доме вели себя недостойным образом или глазели на меня, как на какую-нибудь диковину.

На следующее утро я простилась с мистером Макалистером, поблагодарив его за доброту и сказав, что наше путешествие доставило мне большое удовольствие. Загорелые босоногие ребята Э. Дж. Брэди подвели к причалу его катер. Они должны были отвезти меня по Маллакутским озерам до лагеря Брэди, стоявшего на берегу океана.

Два часа катер, покряхтывая, бежал по серебристой сверкающей глади трех озер сказочной красоты, вытянувшихся цепочкой и отражавших пустынные холмы, поросшие лесом и еще не тронутые поселенцами. Мальчишки застенчиво улыбались в ответ на мои восторженные возгласы и управляли суденышком с ловкостью заправских матросов. Они осторожно причалили у берега, где ждала нас Норма, красивая и стройная, точно статуя, — настоящая Юнона, женщина, наделенная незаурядной духовной и физической силой, благодаря которой она стала матерью такого большого семейства и вела дом в Маллакуте, где повесился Брэди, а это в те времена была настоящая пустыня!

Лагерь состоял из нескольких большых палаток с дощатым полом, удобных и хорошо обставленных. Палатки были соединены зеленым коридором из вьющихся растений. Вокруг, куда ни глянь, видны были озеро, леса да море, набегавшее на полоску золотого песка, которая протянулась на много миль, а вдали, на востоке, темной глыбой маячил остров Габо.

Норме нравились эти места, и она с удовольствием оставалась здесь во время долгих отлучек Э. Дж. И только с приходом зимних штормов она начинала мечтать о времени, когда Брэди наконец построит для своей семьи бревенчатый дом, крытый рифленым железом. Он устроил мою поездку к Норме, хотя сам в это время должен был жить в городе, чтобы кормить семью.

Я глубоко восхищалась Нормой и уважала ее. Восемнадцатилетней девушкой она уехала с Брэди в Маллакуту, и в самые трудные для них годы, когда зачастую, по ее собственным рассказам, у нее не было денег даже на заколки для ее длинных черных волос, она оставалась непоколебимой и мужественной в