Если с московской усадьбой дело все же как‑то устраивалось, то куда запутаннее оно обстояло с Ясной Поляной. То, что усадьба после нее должна принадлежать людям, миру, Софья Андреевна осознавала, возможно, как никто другой. Поняла она это сразу же после того, как стала вдовой. Но как и, главное, на какие деньги усадьбу беречь и лелеять?

Идея сыновей (к ней не имел никакого отношения Сергей Львович, поскольку отказался от своей доли наследства. — Н. Н.) заключалась в выкупе самой усадьбы на получаемые в «цивилизованных странах» деньги и передаче ее в некую «международную собственность». Землю имения предполагалось продать американским промышленникам за полтора миллиона долларов. С этой целью ее племянник Михаил Кузминский в качестве посредника прибыл 1 января 1911 года в Нью — Йорк. После публикации интервью с ним дело приобрело скандальный характер. Поднялась волна протестов с публикациями писем и статей. Так, Максим Горький, с которым Софья Андреевна не раз встречалась, делился с Анциферовым своими мрачными предположениями на этот счет: «А тут еще письмо из Америки о том, что организовался синдикат для покупки и эксплуатации Ясной Поляны. Знаете ли вы, что по нашим законам тело неотпетого человека владелец земли, в коей оно закопано, может вырыть и увезти… Нехорошо все». Так же думала и Софья Андреевна, говорила об этом сыновьям, снова акцентируя внимание на том, что хотела бы видеть Ясную Поляну «в руках русских и всенародных».

Наконец, не без влияния Софьи Андреевны, в последних числах апреля газета «Утро Харькова» поместила интервью с ее сыновьями, в котором они пояснили свою позицию: «Мы действительно вели переговоры с американскими миллиардерами, но речь шла только о продаже земли, но не усадьбы. Наше общее желание продать все в национальную собственность». Так или иначе, дело с продажей сыновьями имения американцам было остановлено, а возникшие обстоятельства заставили Софью Андреевну предпринять самые энергичные действия.

В начале мая 1911 года по просьбе сыновей она отправилась в Петербург обсудить возможность продажи Ясной Поляны. У нее состоялась встреча с Петром Аркадьевичем Столыпиным. Премьер был давно знаком с их семьей как сын старинного приятеля мужа по Севастополю. Во время этой встречи Софья Андреевна поверила, что Столыпин «вполне понимает необходимость покупки Ясной Поляны» государством, и 10 мая, по его рекомендации, в Зимнем дворце через свою знакомую гофмейстерину Елизавету Нарышкину она передала обращение к царю с просьбой о приобретении усадьбы в государственную собственность. А уже 28 мая «Русское слово» сообщило о решении правительства выкупить у С. А. Толстой и ее сыновей Ясную Поляну за 500 тысяч рублей. Именно такую сумму запросила она с сыновьями.

В середине июня в яснополянскую усадьбу прибыли чиновники из Петербурга и Тулы для оценки имущества. Были оговорены все условия, по которым Софье Андреевне было гарантировано пожизненное право проживания во флигеле, а после смерти ее и сыновей — погребение рядом с могилой мужа. Началась опись вещей дома, в июле приехал землемер, но осенью все вдруг затормозилось.

В октябре «Русские ведомости» ошеломили Софью Андреевну неожиданной новостью: «правительство сняло с очереди покупку Ясной Поляны». Ей было над чем призадуматься. Могла ли резкая перемена мнений при дворе по поводу выкупа Ясной Поляны каким‑либо образом быть связана с убийством Столыпина в сентябре 1911 года? Ведь выкуп, по предложению Столыпина, должен был происходить через Крестьянский банк — его детище. Так что, вполне вероятно, полагала вдова, он сам активно содействовал проекту национализации ее усадьбы. Правда, в той их майской беседе Петр Аркадьевич высказал небезосновательные опасения относительно «церковных веяний». Когда его не стало, они незамедлительно дали о себе знать.

Потом Софье Андреевне стало известно о серьезных трениях и дебатах на заседании Совета министров 14 октября. Ясная Поляна была оценена в 200 тысяч рублей. Эту сумму при Столыпине предполагалось выплатить через Крестьянский банк, а выплату дополнительных 300 тысяч правительство брало на себя. Но на заседании против этого очень резко выступили министр народного просвещения Л. А. Кассо и обер — прокурор Синода К. Саблер, не желавший «за казенный счет» «увековечивать память отшельника, отлученного от Церкви».

Формально вопрос так и остался «открытым», как сообщали те же «Русские ведомости». Но Софье Андреевне было ясно: дело обретало совсем иной характер. Поэтому 18 ноября она решила незамедлительно предпринять еще одну попытку по спасению Ясной Поляны и написала очередное письмо Николаю 11, в котором сообщала: «Если русское правительство не купит Ясную Поляну, сыновья мои, находящиеся, некоторые из них, в большой нужде, принуждены будут, хотя и с глубокой сердечной болью, продавать ее участками или полностью в частное владение. И тогда сердце русского народа и потомков Льва Толстого дрогнет и опечалится тем, что правительство не защитило колыбели и могилы человека, на весь мир прославившего русское имя… Не дозволяйте бесповоротно погубить Ясную Поляну, допустив продажу ее не русскому правительству, а частным лицам».

В действительности Софья Андреевна оказалась заложницей собственных детей, а потому мучилась из‑за своей раздвоенности: как помочь детям и как сохранить усадьбу? А «церковные веяния» вовсю гуляли в залах Зимнего дворца. Еще как‑то мог содействовать успешному завершению дела министр финансов В. Н. Коковцов, сторонник Столыпина. Но у него не было того авторитета, которым обладал премьер. 20 декабря при очередном просмотре Особого журнала Совета министров на определенной странице царь оставил запись, которая поставила точку в яснополянской истории: «Нахожу покупку имения гр. Толстого правительством недопустимой». Здесь же попутно предлагалось Совету министров обсудить размер пенсии, могущей быть назначенной вдове писателя. Этот размер государственной помощи оказался весьма значительным — десять тысяч рублей в год. С такими пенсиями тогда уходили в отставку чиновники высочайшего статуса. Софья Андреевна была польщена и ответила Коковцову письмом, в котором выразила свою величайшую благодарность государю.

Что ж, приходилось лишь сожалеть о том, что правительству не суждено было выкупить Ясную Поляну. Если бы это случилось, думала Софья Андреевна, судьбы ее сыновей могли бы сложиться иначе, более счастливо, а ей самой не пришлось бы изливать безысходную опустошенность на страницах дневников, наблюдая за тем, как дети тратят жизнь на что попало, без особых размышлений и в свое удовольствие, а став пожилыми, берутся за перо, чтобы заняться литературой, а главным образом, чтобы писать мемуары. Сыновья не стали сторонниками отцовского отрицания всех материальных сторон жизни. Ее «Львовичей», кроме, пожалуй, Сергея, в большей степени интересовали вопросы имущественные: что они еще получат в наследство от отца, а потом от нее, своей матери?

Со временем страсти в ее семье поутихли. Теперь, когда собиралась вся семья, говорили главным образом о постороннем, о жизни, протекавшей за пределами Ясной Поляны, в Петербурге или Москве. Исчезали косые, недобрые взгляды, не было уже открытых противостояний. Софье Андреевне казалось, что жизнь в ее доме стала как‑то проще и даже безмятежнее.