— Я не возражал против его полётов, — проворчал Старик. — А вот зачем он тащил в кабину тебя…

— Но ведь ты ни разу не сказал нет, — улыбнулся Швейцарец. — И, кажется, я знаю — почему. Ты просто не мог… разве можно было лишить мальчишку неба?

— Должен был. Планёр ещё этот ваш дурацкий… только парашюты зря перевели.

— Нет. Если бы ты это сделал… это был бы не ты. А планёр — ну как же зря, если он — летал.

Старик тяжело вздохнул.

— Ты ведь прекрасно понимаешь всю степень риска, — сказал он. — По пунктам: состояние машины…

Они неторопливо шли к самолёту, и Тайне вдруг показалось, что какое-то неведомое волшебство перенесло её назад, в прошлое — в дни, когда полёт на этой стальной птице считался не чудом, а был всего лишь работой. Кто-то пропалывал огород, а кто-то мчался сквозь облака. Всего лишь обычной работой…

— Издеваешься?

— Ничуть.

— Павел был пилот, — повысил тон Старик, — лётчик, а не техник!

— Он был влюблён в эту машину, — возразил Швейцарец. — И потому знал её, знал о ней больше, чем любой техник, да что там — любой инженер вашего бывшего полка.

— Блажен, кто верует. Пункт два: топливо.

— Топливо, благодаря кое-чьей предусмотрительности, есть, и ты об этом прекрасно знаешь.

— Если ты думаешь…

— Я думаю, что пробы ты будешь брать лично.

— Не сомневайся. Далее — полоса.

— Проползём. На четвереньках. Вдвоём. Каждый метр. Мне ведь только взлететь, за посадку ответит «К-36ДМ»[18].

— Ну, хорошо, — досадливо сказал Старик. — Предположим, нам вдвоём каким-то невероятным чудом удастся расконсервировать машину и приготовить её к вылету. Предположим — только предположим, — что тебе и впрямь удастся оторваться от земли. И что дальше? Как ты выйдешь на цель? По пачке «Беломора»? Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону…

Старик особо выделил слово «цель», оно прозвучало хлёстко, словно одиночный выстрел, и лишь тогда девушка, наконец, поняла…

…что хищная стремительная птица рядом с ними — это война… смерть…

…и она точно знает — для кого.

— Ты, — слова выходили с трудом, как тяжёлый груз, — хочешь разбомбить Храм.

— Я уничтожу их, — просто ответил Швейцарец. — Сотру с лица земли. В пыль, в прах.

— А как же… — Тайна не окончила фразы.

— Что «как же»?

— Как же девушки… те… которые — как я.

— Никак.

Слово упало в тишину… которая с каждой секундой казалась всё более давящей.

— Никак, — повторил Швейцарец. — Те… тем, кто уже оказался там… им я не могу помочь. Я могу лишь думать о тех, у кого ещё всё впереди, и сделать так, чтобы это «всё» не включало в себя выпавшее на твою долю.

Сашка

— Они собирали данные для Москвы, для Академии наук, и не просто собирали, а проводили также их первичную обработку, понимаешь? — Анну будто прорвало, она тараторила взахлёб, словно боясь, что вот сейчас, когда мы дошли до цели, произойдёт нечто, а она так и не успеет рассказать. — Михаил Дмитриевич говорил, что, наверное, это всё делалось по заказу военных. Тогда почти любой крупный научный проект был так или иначе завязан под «войну».

Шемяка слушал её вполуха — большую часть его внимания сейчас аккумулировал обнаруженный нами механизм.

— Котёл здесь был изначально, — бормотал он себе под нос. — Они его просто переделали с угля… ну-ка… ага, тут открываем, здесь закрываем… а в бочке у нас мазут…

— Ядерные взрывы происходили регулярно. Оружие совершенствовалось. Но это были единичные взрывы, а главное — испытания велись в пустынных местностях…

— Хоть на это ума хватило…

— Да, только именно поэтому никто не мог предвидеть все последствия. Боялись радиоактивного заражения, но военные уверяли, что их новые бомбы «чистые»…

— Чистые?! Млин, в ЗКЗ бы их на пять минут, больше и не надо…

— Это тоже никто не предвидел, но главное — главное было в том, что никто, почти никто не знал, какие последствия могут вызвать пожары.

— Пожары? — с удивлением переспросил Айсман.

— Ну да. Ты ведь помнишь Зиму, Тёмные Дни…

— Ещё б не помнил… все запомнили, кто выжил. Небо чёрное, холод и тьма, чуть не вымерли на хрен. Только, — добавил Сергей, — при чём здесь пожары-то? Если атом бабахает, он сам по себе такой дымный грибок даёт, что всякие там мелкие пожарчики в округе уже ничего толком не добавят.

— Всё дело в саже.

— В чём, в чём?

— В саже. Я, — почти с отчаянием проговорила Анна, — тоже не смогла понять всего, что рассказывал Михаил Дмитриевич. Проблема в размере частиц. Облако самого «гриба» выпадает обратно довольно быстро, а дым от горящих городов уходил наверх, в стратосферу.

— Анют, — раздражённо заметил Шемяка, — много умных слов, это вовсе не то, что мне сейчас необходимо.

— Извини…

— Да ладно… так, пар идёт сюда… на вот эту хрень. И что ж это у нас за хрень?

«Айсман сегодня определённо не в лучшей форме, — озабоченно подумал я. — Пять минут стоять и тупо пялиться на „хрень“, так и не опознав троллейбусный мотор… который, как я понял, в данном агрегате должен был исполнять роль генератора».

— Тысячи городов по всему миру горели одновременно, понимаешь?

— Угу. А дальше что?

— Дальше выяснилось, что их расчёты были неправильны.

Анна

Чёртов следопыт почти не слушал её, это было видно. Ему было неинтересно. Вот агрегат вдоль стены — другое дело, а то, чем занимался какой-то переучившийся, да ещё наверняка с поехавшей в Судный день крышей типчик… какое Сергею до него дело, почти с отчаянием подумала она. И как убедить его, где найти слова — ведь он мне нужен, нужен, нужен… потому что в одиночку шанс дойти слишком ничтожен! А мне так нужно дойти… а он даже и не представляет, что путь ещё толком и не начат! Что мы ещё в самом начале… и всё ещё впереди!

Анна закрыла глаза и обессиленно привалилась к стенке…

— Мы были чертовски самонадеянны, — Михаил Дмитриевич стоял у окна, задумчиво глядя, как полтора десятка послушников под личным присмотром иерарха Фань высаживают очередную драгоценную сосну. — Создали матмодель… упрощённую до предела, с параметрами, в большинстве взятыми «от балды». И возомнили, что с помощью этого примитива можно пытаться предсказать неизмеримо более сложные вещи.

— Михаил Дмитриевич, а что получалось по вашим расчётам?