25 декабря 1841 года

Эмили проспала почти весь день. Она проснулась поздно вечером и нехотя немного поела.

Мария пришла как раз тогда, когда Холли убирала поднос с едой. Девушка выглядела непривычно серьезной, она остановилась у двери, прижимая к себе маленький зеленый узелок, перевязанный красной шерстяной ниткой.

— Эмили, могу я поговорить с тобой наедине?

Эмили кивнула служанке и сказала:

— Подойди и сядь рядом со мной, Мария.

Мексиканка кивнула, но остановилась на мгновение, чтобы посмотреть на новорожденную, потом села рядом с Эмили и положила на кровать узелок.

— Твоя малышка очень красива, она очень похожа на тебя, — сказала мексиканка, избегая взгляда Эмили.

— Спасибо, Мария. Так о чем ты хотела мне рассказать?

Девушка подняла взгляд, и Эмили с изумлением увидела слезы в ее зеленых глазах.

— Я уезжаю, сеньора, — объявила она. — Мои вещи уже уложены.

— Что? — изумленно спросила Эмили. Внезапно Мария разрыдалась.

— Я злая, сеньора. Я… я никогда не думала о таких вещах, но теперь, когда донья Элена научила меня молитвам, я уверена, что обречена гореть в аду за то, что я сделала!

Сердце Эмили сжалось от жалости к юной мексиканке, она села в кровати и положила руку на плечо Марии, стараясь ее утешить.

— Ну не надо плакать. Что такого ужасного ты могла натворить?

— Так много всего, сеньора! Злые, ужасные вещи… — Мария задохнулась и вдруг выплеснула свою боль: — Несколько раз я говорила сеньору Эшленду, что ты флиртуешь с Дэвидом и с сеньором Райсом, хотя знала, что это неправда. И в тот день, когда ты была со мной в конюшне, я солгала тебе насчет того, что сеньор Эдгар плохо обращался с сеньорой Оливией, а потом я… я нарочно раздразнила Пелигру. Но я и не думала причинить тебе вред, Эмили, я хотела только напугать и заставить уехать.

— Знаешь, Мария, я догадывалась об этом и уже давно тебя простила.

— Нет-нет, я не заслуживаю твоего прощения, — в отчаянии рыдала Мария. — Это… это еще не все. — Она подняла на Эмили взгляд, полный муки. — Это я… это по моей вине случился пожар в детской.

Эмили побледнела и откинулась на подушки.

— Расскажи, что произошло, Мария.

Мексиканка достала из кармана своего зеленого платья носовой платок и стала нервно комкать его в руках.

— Прости меня, Господи, я вернулась за куклой.

— За куклой? Ты хочешь сказать, что это ты положила искалеченную куклу в ящик с детскими вещами?

— Да… Но я вернулась за другой куклой. Это долгая история, Эмили, лучше мне рассказать все с самого начала. Когда я узнала, что ты беременна, я… я разозлилась и порезала куклу, а потом положила ее в детскую, чтобы тебя напугать. Это было жестоко с моей стороны, Эмили, очень жестоко, потому что я знала, как ты боишься за ребенка. После я много думала о своем злом поступке. Ведь ты была так добра ко мне, учила читать, шить, играть на фортепьяно. У меня просто сердце разрывалось. Одна половина моей души все еще ненавидела тебя за то, что ты к нам приехала. Но другая хотела верить в то, что ты действительно мой друг. Я не могла уснуть по ночам, все думала о своем грехе и тогда поняла, что должна загладить то, что я сделала с куклой. Поэтому я сшила из кусочков той ткани новую куклу для младенца и накануне фиесты положила в ящик с детскими вещами эту новую куклу. Вот за ней я и вернулась после фиесты.

— Но почему ты вернулась?

— Почему? Да потому что увидела тебя в объятиях Дэвида и подумала, что ты меня все время водила за нос. Как бы то ни было, приехав домой, я пошла в детскую. Я зажгла фонарь, поставила его на комод и стала выдвигать ящик. Он застрял, я дернула посильнее, но фонарь… — Девушка замолчала.

— Фонарь упал на пол и разбился? — подсказала Эмили. Мария, стиснув руки так, что побелели костяшки пальцев, кивнула.

— Значит, так начался пожар. Почему же ты никому не сказала, Мария? — тихо спросила Эмили.

— Я как раз подхожу к этому. Я побежала к двери, приоткрыла ее, но когда увидела, как ты поднимаешься по лестнице… Я не могу этого объяснить, Эмили, но что-то во мне оборвалось. Я ревновала тебя к Дэвиду, и еще ненавидела тебя, так как думала, что это ты виновата в ранении сеньора Эдгара. И я очень испугалась: если кто-нибудь узнает, что это я устроила пожар, то меня выгонят из дома.

Эмили погладила руку безутешно плачущей девушки.

— Не надо, Мария. Не суди себя слишком строго. Но мне жаль, что ты никому ничего не сказала. Тебя не стали бы наказывать, ты ведь знаешь. Ты должна забыть об этом, Мария. Ты не собиралась устраивать пожар, и, в конце концов, пыталась совершить правильный поступок. И запомни, прошу тебя, я не питаю романтических чувств к Дэвиду, в ночь фиесты он лишь по-братски утешал меня после ссоры с Эдгаром.

— Теперь я это знаю, Эмили. И подумать только, я винила тебя в том, что сделал с сеньором Эдгаром в ту ночь это чудовище Райс!..

— Давай о нем тоже не вспоминать, — перебила ее Эмили. — Скажи, тебе удалось спасти куклу, которую ты сшила для моего ребенка?

Наконец Мария тоже улыбнулась, кивнула и вытерла слезы.

— Да, Эмили, я унесла ее с собой в ту ночь, когда случился пожар. — Она взяла с кровати зеленый узелок и вручила его Эмили. — Надеюсь, малышке понравится.

— Уверена, что понравится. — Эмили развернула сверток. — Ох, Мария, какая она красивая!

Кукла была старательно сшита из кусочков ткани и пряжи. Лицо вышито мелким крестиком, а красное платье и белый муслиновый передник были расшиты миниатюрными розочками. Маленькие ножки обуты в красные туфельки из фетра, а крошечные красные ленточки украшали волосы из желтой пряжи.

— Ох, Мария! — повторила Эмили, тронутая до глубины души, и глаза ее затуманили слезы.

Они, плача, обнялись и почувствовали глубокую душевную связь друг с другом.

— Мария, ты, наверное, потратила на шитье много времени! — воскликнула Эмили. — Неоткуда ты узнала, что родится девочка?

Мария вздохнула:

— О, у меня было предчувствие!

Эмили казалось, что она видит Марию впервые. «Конечно, девушка должна была бояться, что родится девочка! — внезапно поняла Эмили. — Ведь девочка представляла собой наибольшую угрозу положению Марии в их семье». Мексиканка считала Эдгара отцом, отцом, который никогда не проявлял к ней любви и внимания, но в котором она так отчаянно нуждалась. И из-за этого пренебрежения Мария так по-настоящему и не повзрослела. Когда узнала, что Эмили беременна, она ревновала к ребенку, как любой ребенок был бы недоволен вторжением в семью нового человека.

Все это было трагично и вызывало жалость. И все же то, что Мария сшила куклу, вселяло надежду.