Хлоп! Где-то далеко, в другом конце коридора, жалобно дзынькнуло и хлынуло на пол разбитое пулей стекло.

Хлоп! Громила в модных брюках и светлой рубашке с коротким рукавом остановился в двух шагах от Мансурова, прижал обе ладони к простреленному горлу и вдруг повалился вперед с застывшим изумлением. Мансуров успел заметить, как блеснула сквозь струящуюся, пропитывающую рубашку кровь золотая цепь на его шее, и, по-прежнему держа пистолет в вытянутой руке, развернулся навстречу второму преследователю.

Тот затормозил обеими ногами, поняв, что не успеет добежать до Мансурова раньше, чем тот спустит курок. На его широком загорелом лице промелькнул обычный испуг, мигом стерев с него выражение свирепости. Преследователь поднял руку, словно пытаясь защититься растопыренной ладонью от пули. До него было метров пять, и он был без оружия — во всяком случае, руки у него были пусты. Сейчас он казался самым обыкновенным человеком, мечтающим только об одном — выжить и жить дальше. На безымянном пальце правой руки — той, которую он выставил перед собой, — у него блестело тонкое золотое колечко, явно обручальное.

Хлоп!

Мансурову было не до этих тонкостей, и он выстрелил, целясь в это испуганное, посеревшее лицо. В лицо он не попал, пуля ударила в правое плечо, развернув бандита вокруг собственной оси и бросив спиной на скользкую кафельную стену. Поворачиваясь, чтобы убежать, Алексей заметил, что раненый, лежа на боку у стены, подносит к уху то ли мобильник, то ли рацию, и выстрелил еще раз, чтобы заткнуть негодяю рот. Пуля раздробила кафельную плитку над головой бандита, тот выронил свое переговорное устройство и испуганно вжался лицом в пол. Внезапно ощутив себя хозяином положения, Мансуров аккуратно навел пистолет на стриженый затылок, уверенный, что на этот раз ни за что не промажет, и тут кто-то неожиданно обхватил его сзади поперек туловища и рванул в сторону.

Рывок был таким мощным, что Мансуров не устоял на ногах и упал, больно ударившись локтем и коленом. Противник бросился на него, норовя прижать к полу, но Алексей извернулся ужом и выстрелил: хлоп!

Противником оказался сухощавый брюнет лет сорока, одетый в зеленую униформу хирурга. Он покачнулся, прижимая ладони к нижней части груди, упал на бок и медленно подтянул колени к животу. Глаза его закрылись, из уголка рта на синеватый от бритья подбородок стекла струйка темной крови. Мансуров лихорадочно завозился на скользком кафельном полу, засучил всеми четырьмя конечностями, как перевернутый на спину жук, обрел наконец точку опоры и вскочил, затравленно озираясь.

Раненый бандит опять возился со своим телефоном. Алексей прицелился в него и спустил курок, но выстрела не последовало. С пистолетом было что-то не так: ствольная коробка застряла в крайнем заднем положении и, похоже, не собиралась возвращаться на место. Мансурову было недосуг разбираться, что произошло. Может быть, проклятая игрушка испортилась, а может, в ней просто кончились патроны — какая разница? Алексей швырнул тяжелую железку в бандита и бросился бежать в сторону реанимации.

От него шарахались в стороны, прижимались к стенам, уступая дорогу, а он бежал по длинному коридору, задыхаясь, стуча каблуками по кафелю, на ходу срывая с иглы шприца защитный колпачок и уже понимая, что все пропало. Ну, может быть, еще не все, но многое — почти все, скажем так.

Он всем телом ударил в дверь и бомбой вылетел на лестничную площадку, прямиком в руки тех, кто поджидал его там. Краем уха он уловил доносившиеся из реанимации тревожные возгласы и хлопанье дверей — сонное царство проснулось, разворошенный муравейник зашевелился, — но тут в него вцепились, навалились и стали с нечеловеческой силой заламывать руки за спину. Однако он успел вогнать иглу в бедро одного из противников и, с острым злорадством разглядывая появившийся на лице последнего ужас, резким толчком поршня вогнал смертельную дозу морфия. Поршень еще не дошел до конца, а хватка унтерменша ослабла. Мансуров вырвал руку и сразу же сунул ее в карман, но второй бандит, разгадав его маневр, вдруг больно ударил Алексея по голове чем-то тяжелым и твердым — наверное, рукояткой пистолета или кастетом, — и, когда Мансуров обмяк, одним резким движением с треском оторвал карман, в котором лежали шприцы...

...Итак, Мансуров был в плену. Осознав это, он ощутил неприятный холодок под ложечкой. Ему было страшно. Да и как тут не бояться! Ведь до сих пор он так и не нашел времени подумать, как быть, если его все-таки схватят. Отдавать этим людям Число Власти или не отдавать? Отдавать нельзя, а не отдавать...

Мансуров вдруг понял, что не готов умереть. Как это так — умереть? Чего ради? За что? У него была жизнь, планы, огромные деньги, с помощью которых он намеревался эти планы осуществить, и вдруг — умирать? О господи, нет!

А если будут пытать? Загонять иголки под ногти, резать ножом лицо, ломать зубы и пальцы, жечь паяльной лампой... Черт возьми, да им достаточно просто дождаться очередного приступа! Его и ждать не надо, можно просто спровоцировать... И что тогда? Алексей вовсе не был уверен, что, ощутив знакомую боль в голове, в самом мозгу, не выложит этим людям все, что знает, в обмен на свои таблетки, которые до сих пор, наверное, лежали в бардачке его машины...

Он осмотрелся. Обнаружилось, что он сидит, прислоненный спиной к шершавой стене, на бетонном полу. Помещение было лишено окон, над головой нависали бетонные плиты перекрытия, вдоль корявых стен тянулись пыльные захламленные полки. Под потолком горела слабая лампочка без абажура, ее болезненный, желтушный свет делал и без того убогий интерьер еще более убогим. Это был, судя по всему, какой-то подвал.

Прямо под лампочкой на раскладном пляжном кресле спиной к нему сидел какой-то человек. Мансуров видел круглую стриженую голову на мощной короткой шее и широкие плечи. Одет он был в черную майку с коротким рукавом; на загорелой бычьей шее блестела золотая цепь толщиной с мизинец, а к подлокотнику кресла был прислонен дробовик со спиленным прикладом и коротким стволом. Над головой охранника клубился освещенный лампочкой табачный дым. Охранник смотрел телевизор, по которому, насколько понял Мансуров, шел популярный сериал “Менты”. Бандит, с интересом смотрящий телесериал про ментов, наверное, рассмешил бы Мансурова, если бы тому не было так страшно.

Потом началась рекламная пауза. Охранник выключил звук, обернулся и увидел, что Мансуров пришел в себя.

— Очухался, падло? — не предвещавшим ничего хорошего тоном произнес охранник и начал тяжело выбираться из низкого кресла. — Это хорошо. Это, блин, просто отлично! Сейчас я с тобой, сучонок, потолкую.

Дымя зажатой в зубах сигаретой, он приблизился к Алексею и опустился на корточки, сложив руки на коленях. Кисти у него были синими от корявых татуировок, а губы пересекал косой, неправильно сросшийся шрам. Раздался короткий металлический щелчок, и в правой руке у бандита откуда ни возьмись возникло узкое блестящее лезвие.

— Ну что, козья морда, скажешь, чего у тебя спрашивают? — лениво поинтересовался бандит. Глаза у него были темные и какие-то мертвые — не было в них ни эмоций, ни мыслей. Это были глаза удава, готовящегося заглотнуть добычу. — Ну, чего молчишь? Будешь говорить или нет?