— Сам не понимаю, что с нами происходит.

— От Тео что-нибудь слышно?

— Ни слова.

— Ладно. Его слушания назначены на понедельник, на девять утра. И если к тому времени он не объявится, будет официально считаться беглецом.

— Я ищу его с той минуты, когда его адвокат сообщил об исчезновении. Звонил друзьям, говорил с партнером по бизнесу, с людьми, с которыми он работает. Никто, похоже, ничего не знает.

— Надо постараться.

— Попробую. Но теперь будет сложней. Я имею в виду — после предъявления обвинения. Ведь в случае преднамеренного убийства отпускать подозреваемого под залог не разрешается. Ему претит одна только мысль о возвращении за решетку.

— Ты должен найти его и убедить вернуться. Другого выхода нет. Если он не явится к понедельнику, все мы окажемся в полном дерьме.

Джек начал нервно расхаживать по комнате. Через арку в конце коридора он видел абуэлу на кухне. Она была занята приготовлением обеда. Странно, но ему вдруг показалось, что в доме пахнет тюремной едой.

— Займусь этим немедленно. Ты где сегодня?

— Буду у себя в конторе допоздна. Так что заскакивай. Сегодня вечером Янковиц должен прислать Рику обвинительные материалы по делу Тео. Он обещал просмотреть их вместе со мной. Занятное, должно быть, чтение.

— Да уж. Все равно что читать некролог моему лучшему другу.

— Ну, до этого еще далеко, Джек.

Он поблагодарил Розу, попрощался и повесил трубку. Сделал несколько шагов по направлению к кухне, затем вдруг остановился. Нельзя допустить, чтобы абуэла узнала эти новости по телевизору. Надо сказать ей об обвинении, а это будет очень непросто. Он набрал в грудь побольше воздуха и вошел в кухню.

— Кто звонить? — спросила абуэла.

— Роза.

Абуэла раскатывала дрожжевое тесто в тончайший, как лист бумаги, слой, водила взад-вперед скалкой. Тесто предназначалось для приготовления ее знаменитых и невероятно вкусных «ракушек» с мясом, способных сбить с пути истинного даже закоренелого вегетарианца.

— Что она говорить?

— Не слишком хорошие новости.

— Не слишком хорошие?..

Джек встал напротив, у разделочного стола, схватил кусочек теста и, скатывая его в шарик, рассказал абуэле о Тео и о том, что могут прийти и за ним. Он читал в ее глазах страдание и боль, но она не отрывалась от работы, продолжала все быстрее и быстрее раскатывать тесто. Минуты через две он закончил, в комнате воцарилась тишина. Лишь шелест скалки да стук ножа по гранитной поверхности стола. Абуэла продолжала раскатывать тесто, нарезать ножом полоски, делать из них треугольники.

— Осторожней, — сказал Джек. — Смотри не порежься.

Но стук ножа все учащался. Еще один кусок теста был превращен в тончайший лист, еще одна диагональная полоска была отделена от него и начала превращаться в треугольники.

И вот наконец Джек не выдержал. Схватил ее за запястье и сказал:

— Сделай еще раз.

— Como?[25]

— Отрежь еще одну полосу.

Бабушка раскатала еще один кусок теста, отложила в сторону скалку. Взяла нож и одним махом разрезала лепешку по диагонали.

— Ты режешь сверху вниз, справа налево, — сказал Джек.

— Sí.

— А почему не слева направо?

Она попробовала.

— Aye, no.[26]Так для меня неудобный.

— Ну конечно же, — задумчиво пробормотал он, глядя куда-то в пустоту. — Ты ведь у нас левша.

— Toda esta bicn? — спросила она. — С тобой все в порядке?

— Perfecto,[27]— ответил он. Перегнулся через стол и поцеловал ее в щеку. — Gracias, mi vida.[28]Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. Но о чем ты?

— Сложно объяснить. Вообще-то на самом деле все очень просто.

— О чем ты говорить?

— Ты только что показала, как все было.

— Я?

— Да, ты. Ты у меня красавица. Умница. Позже объясню. А теперь мне пора.

Джек схватил ключи от машины, выбежал во двор, запрыгнул в «мустанг». По пути к конторе Розы ему везло: на перекрестках зажигался зеленый. Это маленькое чудо он счел добрым знаком, свидетельством того, что ему действительно удалось нащупать важную нить. И вот теперь он спешил убедиться в этом. Пятнадцать минут спустя он уже стучал в двери офиса Розы. Та отворила ему сама и тут же отпрянула: вид у Джека был страшно возбужденный — казалось, он готов смести все на своем пути.

— Что это с тобой? — спросила Роза.

— У тебя уже есть материалы со слушаний большого жюри?

— Да. Только что пришли.

— Хочу посмотреть снимки вскрытия.

— Должны быть.

Он прошел за ней в кабинет. И тут же увидел на письменном столе две коробки с материалами. Джек занялся одной, Роза заглянула в другую.

— Вот они, — сказал Джек. Достал снимки из конверта и разложил на столе. При виде ужасного зрелища энтузиазма у него поубавилось. Безжизненное тело Джесси на столе патологоанатома напомнило о кровавой сцене в ванной.

— Что ты ищешь? — спросила Роза.

— Вот это. — Он отодвинул в сторону остальные фотографии, оставил лишь одну. То был крупный план разрезов на запястье Джесси. Он внимательно всмотрелся. Затем сказал: — Есть!

— Что есть?

— Левое запястье Джесси перерезано так, как может сделать только правша.

— Хочешь сказать, Джесси была левшой?

— Нет. Она была правшой.

— Тогда в чем же открытие?

— Порезы не под тем углом.

— Как это понимать?

Он поднял руку ладонью вверх, показал ей.

— Вот, взгляни на мое запястье. Условно назовем сторону, где находится мизинец, левой, а противоположную — правой. Правша стал бы резать сверху вниз и слева направо или просто поперек, слева направо. Но нанести порез справа налево ему было бы очень неловко.

Роза снова взглянула на снимок.

— Угол не слишком острый. И Джесси, похоже, нанесла порез сверху вниз и справа налево?

— Именно.

— И что же это означает? Что она покончила с собой? Но мы с самого начала предполагали такую возможность.

— Это означает нечто большее. — Джек взял со стола нож для разрезания бумаги, потом схватил Розу за руку, притянул к себе. — Я правша. Допустим, я нахожусь лицом к тебе и перерезаю тебе левое запястье, стараясь сделать так, чтоб смерть выглядела самоубийством. Естественно было бы сделать движение слева направо. Тогда рана располагалась бы под тем же углом, под каким была бы, если б ты сама нанесла себе этот порез. Ну, попробуй.