4 декабря 1998 г., пятница. Заночевали в городке Малагия, на территории какой-то академии. Хотя все классы были заперты и нам пришлось спать на полу галереи, зато вокруг не было толпы наблюдателей: территория обнесена забором. Правда, от древней традиции мы на этот раз отступили, купив еду, а не получив ее как подношение. И готовили сами – на костре из сломанных парт.

Сидя у костра, обсуждали, отчего индусы не любят чистоту. Возможно, все дело в кастовой системе, по которой только неприкасаемые убирают грязь, но при этом должны жить где-нибудь в стороне от всех других каст. Остальные же считают уборку мусора ниже своего достоинства. При этом индусы изобрели изощренные способы выжить в этой грязи. Например, к людям другой касты, в буквальном смысле нельзя прикасаться – отсюда и название «неприкасаемые». Мы увидели, что это делается во многом по гигиеническим соображениям. Даже собственное тело индусы поделили по кастовому принципу. Так, брать пищу и вообще любую вещь, а также приветствовать друг друга можно только правой рукой, а левая предназначена для подмывания. При этом туалетная бумага, да и вообще туалеты у них до сих пор предмет роскоши. Многие даже в городах по-прежнему открыто справляют нужду прямо на улице.

Поначалу это шокирует. Но мы-то уже привыкли.

6 декабря 1998 г., воскресенье. Полнолуние.

Мы в районе Чампаран. Отсюда к названию нашей дороги – Путь Будды – прибавляется еще одно – Путь Ганди: в Чампаране стартовал Соляной марш Махатмы Ганди к Индийскому океану, на берегу которого участники этой ненасильственной акции стали демонстративно вручную добывать соль, чтобы показать, что они не зависят от Британской империи.

Прямо сейчас – полдень, мы отдыхаем под большим раскидистым деревом бодхи у проселочной дороги из городка Рамапура. Там нас очень почтительно приняли на ночлег и накормили, как королей.

Скоро прибудем в Кушинагар.

10 декабря 1998 г., четверг. И снилось китайцу Лао-цзы, что он бабочка, которой снится, что она Лао-цзы…

Вот и мне приснилось, что я вернулся в Москву, к вам, мои домашние. Говорю: вот, мол, приехал, как обещал, ровно через два месяца. А проснулся и понял, что как раз сегодня истек этот срок, но до возвращения еще ой как далеко.

Сколько продлится духовное путешествие – это невозможно ни запланировать, ни предсказать. Особенно если отправляешься на Восток…

Пробудились же мы этим утром в Кушинагаре. Здесь два с половиной тысячелетия назад Будда ушел из мира. Попросту говоря – вошел в нирвану, обретя счастье гораздо более полное, чем пребывание в том или этом мире. А еще проще – он вступил в махапаринирвану, то есть нирвану великую и окончательную.

В отличие от Бодхгаи здесь весьма пустынно. Паломнических центров совсем немного. Любопытно, что два года назад они показались мне «многочисленными»; возможно, потому, что тогда мы ехали на джипе и за короткое время увидели их все сразу, а пешком пока дойдешь от одного до другого… Мы пришли вчера затемно. Нас приютили монахи из Бирмы. Прежде чем лечь спать, зашли в храм с огромной статуей лежащего Будды. Нас, участников Широкого марша мира по Евразии, оказалось достаточно, чтобы рассесться вдоль нее и после небольшой церемонии усыпать лепестками все великое тело Просветленного. Правда, табличка от имени главного археолога запрещает делать подношения древней статуе. Предупреждение воткнуто у ног Будды, тогда как возле головы стоит ящик с надписью «Для подношений». В этом есть своя логика. Наверное…

11 декабря 1998 года, пятница. В Кушинагаре мы решили отдохнуть пару дней. Ведь две недели мы непрерывно шли. Иногда наш путь пролегал по чудесной глуши. Но часто – по автостраде, и тогда мы считали расстояние, лихорадочно дожидаясь следующего километрового столба и быстро уставая от того, что нас постоянно обгоняли машины.

Порой мы грызли стебли тростника, высасывая сладкий сок – основу сахара. Сначала его выжимают из жестких стеблей специальными механизмами, затем вываривают до состояния коричневой патоки. Когда патока застывает, ее продают большими бесформенными кусками. Это и есть нерафинированный сахар. Много есть не рекомендуется. Сладко очень, до приторности.

В одном месте рядом с нашим привалом неожиданно появилась целая стая обезьян. Тэрасава-сэнсэй сказал, чтобы мы не смотрели им в глаза. Обезьяна воспринимает это как вызов и нападает без предупреждения. Так вот почему я с детства не люблю встречаться взглядом ни с кем…

Кроме вас, мои любимые.

В бирманском центре мы единственные гости. На одну ночь остановились непальцы. Отсюда уже близко до границы с Непалом. Паломников приехал целый автобус. Они направляются из Катманду вглубь Индии. Поразило то, какие дружные эти непальцы – прямо-таки одна семья. На весело раскрашенном автобусе без лишней скромности выведено: «супер де люкс». А внутри – все, что нужно для кочевой жизни: большие кастрюли, запас овощей, топливо для костра, кирпичи для очага. Они тоже прибыли вечером, но, в отличие от нас, не стали дожидаться утра, когда по тхеравадинским канонам только и можно принимать пищу. Непальцы прямо во дворе бирманского центра сложили очаг, развели огонь и быстро приготовили ужин, который, сев в кружок, тут же съели из широких стальных тарелок с высокими бортами, подходящих для любой еды.

Кстати, в России посуду из нержавейки надо поискать, а здесь из нее все: тарелки, стаканы, ведра.

К нам непальцы отнеслись с большим почтением. Разумеется, пригласили присоединиться к ужину, но мы ограничились только чаем, чтобы не нарушать традиции бирманского монастыря.

Слаженность этой группы всем нам понравилась. Белую зависть вызвали их большие кастрюли «на всех». Ведь мы не запаслись ни одной, чтобы не тащить на себе лишний груз, а, кажется, зря. Если в штате Бихар это было оправданно, поскольку в каждой деревне нас встречали гостеприимные местные жители, то здесь, в Уттар-Прадеше, мы столкнулись с иным отношением. Все чаще приходится самим заботиться о пропитании. Индусы почти перестали нас кормить, но все же в селах еще продолжают предоставлять кастрюлю или ведро, приносят сухие дрова и кирпичи для очага. Чем дальше от мест, связанных с Буддой, тем больше вероятность, что мы останемся и без этих подношений.

Но не стоит сетовать. Все это – хороший урок. В Бихаре мы слишком расслабились. Теперь же мы учимся сами варить себе суп и «кичири» – рис вперемешку с овощами. Повара из нас получаются не очень, Сэнсэю все время приходится нами руководить, а слаженности, в отличие от непальцев, у нас нет.

За все это время мы не привыкли хотя бы вставать раньше Учителя. А ведь, поскольку язык хинди из всех нас знает только он, ему самому приходится обо всем договариваться с индусами – о пище, о ночлеге. В Бихаре это было не так заметно, поскольку местные жители стремились предупредить все наши желания. Здесь же все какие-то более «цивилизованные» и вместе с тем заторможенные. Наверное, пересмотрели телевизор… Никто и не думает прикоснуться кончиками пальцев к стопам гурудзи. Тщетными остаются даже призывы Сэнсэя сделать «пранам-кара» (земной поклон) алтарю.