– Успокойся, – бросил через плечо Юрка. – Была б засада, нас бы уже повязали.

Снова жадно втянул аромат дедовой трубки. Казалось, еще чуть-чуть, и услышит его голос, заскрипят ступеньки, ведущие с чердака… Сдавило горло. Юрка откашлялся и торжествующе сказал Егору:

– Ну вот, а ты не верил!

Тот, совсем как Ичин, вздернул плечо.

– Поздравляю. Ладно, я пошел. Пока!

– А? Ты куда?

– Пару дней обожду и вернусь в скит. Не вечно же они там сидеть будут.

– На фиг? Ты чего, головой об елку стукнулся?

– В лесу я смогу продержаться, – спокойно пояснил Егор. – А деревню искать бессмысленно.

До Юрки наконец дошло.

– Ну и свинья ты, Натадинель! – в сердцах сказал он. – Прям уверен, что я тебя здесь кину.

– А что еще остается? К Михаилу Андреевичу только зайди. Пусть Грин поторопится.

– Да пошел ты! – перебил Юрка.

Егор коротко усмехнулся:

– Вот именно. Счастливо!

– Да стой ты, придурок!

Натадинель вдруг разозлился.

– Зачем? Чего еще тебе от меня надо? Проводил, и хватит. Ты же не поводырь!

– Я думаю, что я не поводырь, – поправил Юрка. – Но пока не попробую, не узнаю.

Егор замер. Пальцы, сжимавшие приклад арбалета, побелели от напряжения.

Юрка привалился к сосне. Сорвал тоненькую иголочку, пожевал. Рот затопило горечью, и сильнее захотелось есть.

– Тьфу, гадость! Значит, так, у меня шесть ориентиров. Ну, пять – точно, но один из них не считается. Остаются Цитадель, Бреславль, монастырь и то болото. Цитадель и болото нам, пожалуй, не в дугу.

– А без ориентиров? Можешь?

– Жить захочешь, и не так раскорячишься. Черт, что ж они так жрут!

На ладони остался раздавленный комар, Юрка вытер руку о штаны и потянул через голову шнурок с амулетом.

– Надевай.

– Зачем?

– Блин, Натадинель! Ты можешь просто взять и сделать? Если не врут, тащить тебя легче будет.

Каменный полумесяц повис рядом с железной биркой. Юрка машинально провел по груди – стало пусто, хоть забирай обратно.

– Ручку давай, изобразим первоклашек.

Ладонь у Егора – шершавая и твердая.

Юрка шагнул к узлу, выдирая из тайников памяти ориентиры. Ну же! Бреславль. Проплешина, огороженная резными столбиками. Белая от пыли дорога, ведущая к городу… Мертво, пусто – не шумит, не пахнет. Может, мешает Егор? Тяжестью ломит плечо, словно они каторжники и скованы цепью с ядром-грузом.

Деревянный причал, мокрый от прибоя. Колокола на звоннице. Трава вдоль монастырской стены… У него должно получиться!

Шаг, даже не шаг – полшага, чтобы не проскочить узел насквозь. Скомкалось перед лицом пространство. Болью прострелило руку от кисти до шеи, и Юрка едва не разжал пальцы. Прошипел:

– Не отпускай!

Егор стиснул сильнее.

Смола и табак с ромом – не то! Шум сосен – убрать! К черту отсюда!

Похолодело в животе, точно перед прыжком с обрыва в реку. Выход был, Юрка чувствовал. Знал. Если бы нащупать ориентиры! Если бы не цеплялся за руку Егор!

…белым-бело до горизонта, запах талого снега и мазута. Нарастающий шум. Поезд? Каркнула ворона… Есть! Открыто! Но не выйти. Привязан к Натадинелю, натягивает цепь тяжеленное ядро, и кости трещат от усилий. Вырваться из хватки, качнуться вперед…

Юрка отшатнулся.

– Черт! Не получается!

Егор не ответил. Он одной рукой держал арбалет, готовый спустить тетиву. Юрка обернулся. В нескольких шагах от них стоял тот, кто убил Евсея. Дуло винтовки глянуло Юрке в лицо.

Солнце показало краешек, и перешеек запестрел бликами – точно огромная рыбина выметнула сотни икринок, и тут же вылупились золотистые мальки. Пошла вода рябью от мельтешения плавничков и хвостиков. «Так вот откуда берутся волшебные рыбки», – подумала Хельга. Дождись, когда подрастут, поймай и загадывай три желания.

Заговорила звонница, собирая на молитву. Лоцман убрал в карман пустую трубку и, кряхтя, поднялся. Со штанов посыпалась сухая чешуя. Хельга осталась сидеть, раздумывая: а какие у нее три желания? Разгладила подол рубахи, обвела ногтем вышитого краба, спинку ему почесала. В голову ничего не приходило.

Как все просто было раньше! Разглядывала карту с узелковой плотностью, решая: может, сюда податься? Крупный город, красивый, богатый. Или обосноваться на побережье? Чуть дальше к северу от родной деревни, там для вейна работы больше. А то, забросив книги, гадала на суженого, и обдавало жаром предчувствие встречи. Казалось, только выйдет за ворота – и вот он! Чайкам завидовала, но без горечи – сама полетит.

А теперь сидит на старой лодке и с места тронуться боится. Хорошо мечтать, когда отъезд из монастыря кажется чем-то далеким, ведь на Хельгиной памяти никто не уходил. Пока разом не исчезли Егор и Юрка.

Сгорбившись, обхватила колени руками. Прохладный воздух забрался под воротник и растекся по спине, трогая позвонки. Звонница замолчала. Обойди сейчас берег, никого не найдешь, все в церкви. У всех радость: снова отец Михаил служит, поднялся с постели.

Хельга, перегнувшись, запустила пальцы в гальку и нашарила плоский камешек – серый, с обточенными краями. Поперек шла белая полоса, как дорога, перекинувшаяся от края до края. Приметившись, Хельга пустила «блинчик». В этой забаве ей трудно было сыскать равных, но сейчас рука дрогнула, и камешек канул в воду после второго прыжка. Вспомнилось – в который раз! – как стояла в прохладном сумраке оврага, решая: показалось, нет? В ту, штормовую ночь точно крюком подцепило ребра, а сейчас лишь царапнуло. Отмахнулась бы – очень не хотелось признаваться Михаилу Андреевичу, что не сняла маячок! – но Юрка с Егором в классе не появились, и потом найти их не смогла. Вот и отправилась…

…Дверь в кабинет настоятеля оказалась запертой. Хельга настороженно обернулась – ей почудилось за спиной какой-то движение, – но никого не заметила. Постучала, сначала робко, потом, разозлившись на себя, решительнее. Нет ответа. Странно, обычно в это время отец Михаил у себя. Снова тронула костяшками дерево, и вдруг услышала голос – чужой, сочившийся насмешкой, непочтительный. Кто это там?

– Отец Михаил! – крикнула погромче. – Вы мне нужны! Откройте, пожалуйста!

За дверью замолчали.

Хельга прикусила губу. Как бы ни был занят настоятель, он бы все равно откликнулся.

– Я же знаю, что вы там, отец Михаил! Я слышу!

Вдруг сдавило шею, и пол мягко просел под ногами, глаза заволокло чернотой.

– Открывай, – прошелестело. – Это я.

Хельгу втолкнули в кабинет – обостренное чутье вейны угадало запах чернил, бумаги и лампадного масла.