Мы не знаем точно, когда Бах писал свой музыкальный автопортрет — фугу на тему BACH, которая осталась незаконченной. Может, он пытался дописать именно ее в минуты последнего прозрения. Во всяком случае, в документах имеются намеки на это.

Потом с ним случился апоплексический удар, после которого поднялась температура. Сбить ее не получалось никакими средствами.

Вызвали двух лучших врачей города. Они боролись за жизнь композитора всеми возможными средствами, но «несмотря на все старания… вернуть его к жизни, 28 июля 1750 года в четверть девятого на шестьдесят шестом году жизни он тихо отошел в другой мир».

По легенде, уже на смертном одре Бах диктовал верному ученику и зятю Альтниколю последнюю из хоральных обработок «Vor deinen Thron tret' ich hiermit» («Перед Твоим престолом предстаю»). Это — одна из строф хоральной молитвы об исцелении, в том числе и от слепоты, — «Wenn wir in höchsten nöten sein» («Когда мы испытываем величайшие бедствия»).

Впрочем, может быть, последние, пришедшие к нему музыкальные мысли он записал собственноручно. Остались рукописи, показывающие колоссальное напряжение тяжелобольного человека. По словам Швейцера, «чернила, разбавляемые водой, день ото дня становятся жиже; едва разбираешь ноты, записанные в полутьме при плотно занавешенных окнах».

Смерть, прерывающая написание шедевра, выглядит особенно трагично. Но стоит ли романтически оплакивать «недопетую песнь» великого композитора? Не была сама его смерть мистическим шедевром человеческого бытия? Он дописал фугу до момента вступления своей музыкальной монограммы — BACH и оборвал. В рукописи осталась пометка, сделанная рукой Филиппа Эммануэля, утверждавшего: «В момент, когда BACH появляется в противосложении, композитор умер».

Мотив BACH (си-бемоль, ля, до, си) входит в словарь музыкальной риторики эпохи барокко и является imaginatio crucis — символом Креста — бесспорным и однозначным. В этой крайней заключительной точке и воплотилась баховская Endzweck, давшая мощный взрыв энергии, до сих пор питающий музыкантов и музыку.

Ну, вот и все. Смолк последний удар погребального колокола, и великого композитора поглотила тьма забвения. Его бесценные партитуры стали служить оберточной бумагой для лавочников, а садовники обвязывали ими саженцы, дабы уберечь от заячьих зубов. Даже родные дети не ценили его, пренебрежительно называя «старым париком». Широко известен миф о Бахе, забытом неблагодарными потомками на долгие сто лет.

Как же происходило на самом деле? Действительно, и старомодным называли, и рыбу заворачивали. Но окончательно Баха никогда не забывали. Только какова была эта память?

Представим себе старого профессора консерватории. Окруженный учениками-композиторами, он пишет и сам так, как писали во времена его юности. Когда-то давным-давно он обыграл блестящего версальского виртуоза и был осыпан золотом из королевской казны. И весь гонорар потратил на покупку музыкальных инструментов. Эта и другие легенды привлекают к нему молодежь, к тому же он хорошо учит игре на клавишных. Но разве это повод вникать в его нафталинные опусы или тем более восторгаться ими? Искусство идет вперед — к сильным страстям и «природной естественности». А слепой старик в своей ретроградности даже и не пытается следовать за прогрессом. Повернувшись спиной ко всему новому, он смотрит назад, на отжившие свое замысловатые музыкальные ребусы и риторические фигуры. Кому нужно теперь глубокое сосредоточение и поиск мистических смыслов Священного Писания? Занимается новая заря Разума, и взоры мыслящих людей обращены к ней. Она юна, розова и прекрасна, в ней еще не видны будущие потоки крови Великой французской революции…

Но все же старичок профессор уважаем в академических кругах. Нет-нет да и вспомнят к случаю.

Смерть Баха не вызвала к нему никакого дополнительного интереса, как можно было бы ожидать. Разумеется, его память почтили некрологом, причем он вышел в свет спустя почти четыре года после смерти композитора[43]. Зато представлял собой не сухой абзац, исполненный официальной скорби, а настоящее произведение искусства. Создали его Филипп Эммануэль Бах и Агрикола — поклонник творчества лейпцигского кантора. В данном опусе собраны все возможные байки и анекдоты о Бахе. Похоже, авторы поставили перед собой цель сделать образ Иоганна Себастьяна более симпатичным и «живеньким» в пику тем, кто считал его занудным, неотесанным брюзгой.

Роль сыновей в популяризации Баха очень противоречива. С одной стороны, все они уважали отца и старались поддерживать память о нем (особенно старательный Филипп Эммануэль). С другой — они настолько не разделяли его эстетических взглядов, что эта поддержка выглядела неубедительной, как если бы они делали это из жалости. К тому же, добившись немалых профессиональных успехов, они попросту затмили своего отца. Ведь при слове «Бах» все вспоминали их — живых и процветающих, а не покойного кантора Томасшуле.

Имелась и еще одна причина, по которой «продвигать» отцовское творчество оказалось не так легко даже Филиппу Эммануэлю, который с горечью говорил об упадке духовной музыки. Он получил серьезное взыскание от церковного начальства за исполнение музыки Баха-старшего в свою бытность муздиректором Гамбурга. «Используются многие старые композиции, а вместе с ними старые, часто не назидательные музыкальные тексты» — так выглядело обвинение.

Сложилась парадоксальная ситуация. Лютеранское богословие развивалось, и тексты, на которые писал Бах, казались теперь почти ересью. Из-за этого двери церкви частично закрылись перед баховскими духовными шедеврами. А пространство храма являлось для его музыки единственной возможностью звучать. На светской сцене среди оперы и эффектных виртуозов ему и вовсе не нашлось бы места.

Официальное музыковедение XVIII века помнило об Иоганне Себастьяне, но причисляло его к малозначительным композиторам. Некоторые источники того времени вообще отказывают ему в праве называться сочинителем. Виртуоз и органный эксперт — не более. Даже в Обществе музыкальных наук при всем уважении и публикации некролога Баху отвели скромное место после Хассе, Генделя, Телемана и еще трех композиторов, которых нынче знают только специалисты. О баховской музыке вспоминали только при продаже его рукописей в нотных магазинах. Он стал преданием о великом виртуозе ушедшей эпохи. Его первая (!) биография, работы И. Форкеля, появилась только спустя пятьдесят два года после кончины.

Особенно пренебрежительно отнеслись к Баху его преемники из Томасшуле. Когда в 1789 году перед ними встал вопрос упорядочения и обновления церковного репертуара, никто и не подумал использовать баховские кантаты из городской библиотеки. Вместо этого начали переделывать для богослужений отрывки из опер Хассе, поставляя духовные тексты вместо светских. Воистину нет пророка в своем отечестве!