— Стивен…

Никакой реакции. Да, да, точно. Она это наблюдала ранее. «Депрессняк», как небрежно обозначают это состояние сами жертвы, выйдя из него. Большая Депрессия, стопроцентная, срыв с обрыва, бесконечное падение в пропасть.

— Стивен, это я, Сара.

Прошло около минуты, прежде чем он поднял голову. В глазах его… Нет, не узнавание, и даже не инспектирование незнакомой нежеланной помехи. Страх. Защитная реакция.

— Стивен, я приехала, потому что беспокоюсь за вас.

Глаза опустились, уперлись в землю. После паузы он пробормотал торопливо и неразборчиво:

— Бесполезно, Сара. Без толку.

Он увяз где-то внутри себя, заблудился в дебрях сознания, сил для внешнего мира не хватало. Сара понимала это, ибо довелось ей испытать на себе такое состояние, хотя и в менее тяжкой форме. Общая рассеянность, слова доходят через минуту после произнесения, ощущаются как нежелательное вторжение, требуется мобилизовать все свои силы для того, чтобы понять то, что услышал; ответ следует как защитная реакция организма. При рабочих контактах в «Зеленой птице» ей тоже приходилось отрываться от «разборок» со своей внутренней болью, чтобы вынырнуть на поверхность общения и ответить на вопросы коллег. Но Саре это все же удавалось, и она вышла из этого состояния. Стивена же засосало глубже, такой стадии она еще не встречала, и ее охватил страх.

Что делать? Во всяком случае, в тень увести его она в состоянии.

— Стивен, поднимайтесь, нужно уйти с солнцепека.

Он, возможно, не понял, но давлению ее руки на локоть подчинился, медленно перешел к ясеню, опустился на скамейку в тени. Одежда на нем промокла от пота.

В таком состоянии ему нужна сиделка, нужен кто-то, чтобы заставить его выпить глоток чаю, сока, через силу откусить от бутерброда, чтобы говорить, напоминать о мире, о других людях в нем, о том, что кто-то вне его живет, не страдая, что жизнь вне страдания возможна, реальна, желательна. Сара обошлась без этого, ее саму никто не нянчил, но она до такого не доходила. Ее разум пытался постичь его состояние и констатировал с ужасом, что если Стивен страдает больше, то, насколько она помнит, такое просто невозможно, ибо она тогда считала, что находится на грани, даже за гранью того, что может вынести человек.

Она сидела рядом, стирала с лица Стивена пот, потом проверяла руки, не переохладился ли он в тени, иногда старалась привлечь его внимание.

— Стивен, это я, Сара.

Чтобы что-то сказать, зацеплялась за детали окружающего ландшафта.

— Стивен, гляньте-ка, что лошади на лугу вытворяют… А яблок-то на ветках… Как они только выдерживают.

Он не реагировал. Все происходило в нескольких десятках ярдов от места, где столь рассудительно беседовал с соседом Джошуа. Это все тот же Стивен. Но во что он превратился, этот солидный и уверенный господин, столь уверенно шагавший по жизни? «Итак, что я сама здесь делаю?» — снова метнулись ее мысли в противоположном направлении.

Прошло часа два-три, и Сара сказала:

— Стивен, надо вам чего-нибудь выпить.

Она прошла на кухню, на звучавшие оттуда женские голоса. Ширли и Элисон занимались выпечкой, готовясь к вечернему представлению. На солидных корпусах сельских дев смешными яркими заплатками выделялись пластиковые переднички, запачканные мукой. Немалое количество муки, куриных яиц, масла сливочного и иных ингредиентов занимало также и обширный стол, перед которым хлопотали Элисон и Ширли. В момент появления на кухне Сары Элисон как раз попыталась устранить мучное пятно на щеке подруги и ненароком передислоцировала его на ее золотистые косы. Это вызвало очередной приступ веселья.

— Ох, извините, миссис Дурхам, — сказала Ширли, пытаясь не хихикать. — Что-то мы расшалились сегодня.

— Я хотела бы взять для мистера Эллингтон-Смита какой — нибудь напиток.

— Конечно, конечно. Апельсиновый сок, яблочный… Джеймс ананасовый любит, я люблю манговый… — Ширли снова прыснула.

— Ширли! В чулан запру! — пригрозила Элисон. — Не обращайте внимания, миссис Дурхам. Выбирайте в большом холодильнике.

Сара выбрала апельсиновый, посчитав, что витамин «С» полезен против депрессии.

— Не знаете, где миссис Эллингтон-Смит?

— Была тут совсем недавно, с Норой. Наверное, наверху занимаются.

Едва Сара закрыла за собой дверь, как из кухни снова донеслось хихиканье. Саре эти девахи казались свежевылупившимися цыплятами снова ставшего модным бесклеточного, содержания, и у нее не было ни малейшего желания узнать, кто из них вырос в неполной семье, а кто ухаживает за парализованной матерью, и какие у них имеются свои скелеты в шкафах.

Стивен сидел в той же позе, в какой она его оставила.

— Стивен, выпейте это. В такую жару необходимо много пить.

Сара поставила стакан рядом с ним — никакой реакции. Она поднесла стакан к губам Стивена — он не стал пить.

— Я отойду ненадолго, скоро вернусь, — сказала Сара и отправилась искать Элизабет. Может быть, лучше Нору?

Давно перевалило за полдень. Она поднялась по ступеням, на которых стоял Генри в то последнее утро, прошла через вестибюль, через буфетный зал, в котором кормили труппу, через комнату, где семья принимала пищу в непарадной обстановке, в заднюю часть дома, к лестнице, на которой она видела Джеймса, глядевшего в окно на дерево, ставшее ему другом. Поднялась наверх, где находилась комната, которую Элизабет использовала в качестве кабинета. Постучала через силу, боясь Элизабет, не гнева ее, но искреннего недоумения. Чего ей, Саре, собственно, здесь надобно? «Я беспокоюсь о Стивене, о вашем муже». И что на это ответит Элизабет? «Ах, большое спасибо, Сара. Это так трогательно… Вы очень добры…»

На стук никто не ответил. Голоса. Да, голоса Элизабет и Норы. Здесь ведь не только кабинет, но и гостиная Элизабет, и ее спальня, а рядом спальня Норы. О предназначении остальных помещений Сара могла только гадать. Широкий коридор, оклеенный старомодными обоями в цветочек, освещен верхним светом и окнами на лестничной клетке. Обстановка уютная, домашняя.

Сара остановилась в коридоре. Ноги прилипли к полу. Элизабет и Нора смеялись. Тишина — и снова смех, громкий, интимный, доверительный. Снова голоса, оживленные, то громче, то тише, не из кабинета или гостиной, но из спальни. Естественно, Элизабет и Нора любят смеяться, часто смеются, стараются чаще смеяться, чуть ли не в детство впадая, смеясь ребяческим шуткам. Снова смех, вызывающий ужас в ушах Сары, ибо воспринимает она этот смех ушами Стивена, с его позиции. Смех весьма содержательный, грубый, осязаемый, невежественный, тупой, жестокий. Но ведь, разумеется, они не над Стивеном смеются. Какому-нибудь пустяку радуются, все равно как Ширли и Элисон мучному пятну на румяной щеке. Лежат, обнявшись, или просто рядом, не разбирая постели — и без одеял жарко… Но смех этот травит душу даже ей, Саре, как будто смеются над ней. А над ней в ее теперешнем положении не посмеяться грешно. Собственно говоря, может быть, они и над Стивеном потешаются, весьма благодатный объект. Стивен говорил, что избегает заходить в эту часть дома, когда Элизабет и Нора там вместе.