В этот момент из дверей рубки выскочил запыхавшийся фельдшер. Волоча ногу, он поспешно протолкался к Воронову:

— Товарищ капитан, вон, поглядите… На мальчике–то какой штукус надет был, — Щукин протянул медальон. — Он сказал, будто это его отец в ладонке.

Воронов взял медальон в руку; из овала крышечки смотрела мутная фотография. Капитан пристально всматривался в изображение. Бюст мужчины в морской форме настолько выцвел, что черты лица сделались бледными и расплывчатыми. Воронов напрягал зрение и память. Он поднял медальон к свету. Золото блеснуло. Великий протянул руку со своей рубки и дико закричал:

— Отдай!

Но с ним почти совпал громкий радостный бас капитана:

— Да ведь это же Брусилов!

Великий на минуту замер на краю рубки, потом, пронзительно крикнув, упал как подкошенный.

К распростертому на палубе телу первым подбежал капитан. Он нагнулся к старику и поднял к себе на колено его голову. Великий очнулся. Большие голубые глаза заволоклись слезами. Хрипло, с трудом Великий проговорил:

— Это я.

Его лицо перекосилось. Глаза закатились. Копна седых волос откинулась к спине, выпячивая коричневый острый кадык.

Воронов вопросительно оглядел окружающих.

В ночь на 4 марта 1924 года на окраине города Ковно, в расположении военных складов, раздался оглушительный взрыв, не оставивший ни одного целого стекла в городе и превративший в груду скрученных, обгорелых обломков всю огромную площадь склада. Последовавший за взрывом пожар несколько дней и ночей наполнял город удушливым дымом и копотью.

Установить непосредственную причину взрыва не удалось, так как все, что было на территории складов, в том числе и люди, было уничтожено.

Через два месяца, когда в конце работ по очистке территории взрыва, в самом его центре были найдены обезображенные остатки металлической рамы большого самолета, — решили, что ковенские склады погибли от большевистского самолета, летевшего с преступным намерением к восточному оплоту европейского порядка — столице Речи Посполитой…

Польша подняла невероятный шум..

Заверения Советского правительства в том, что ни один из его самолетов не вылетал в эту ночь за пределы СССР, что вообще в ночь на четвертое марта производились только учебные полеты на Московском аэродроме, ни к чему не привели. Польша требовала защиты у великих держав, и все помнят события, последовавшие за этими днями.

Только много позже в мои руки совершенно случайно попал один документ, ценность которого определят сами читатели.

Документ этот всего только потрепанная тетрадка дневника офицера 2-го польского авиационного полка ночного бомбометания Станислава Зброжек-Кржечжевского.

Весь, или почти весь, дневник стоит того, чтобы его обработать, но это мы сделаем в другой раз, а сейчас приведем только переводы той его части, которая относится к интересующим нас дням.

Автор дневника не обладал писательскими талантами, поэтому и его дневник не отличался литературными достоинствами. Однако, в целях сохранения большей исторической точности, мы приводим его без изменений.

15 февраля. Этот балбес Вацлав опять клялся, что когда он пришел меня будить, я запустил в него сапогом. Это каждый раз, когда я просплюсь, он рассказывает мне такую чепуху.

Кончилось тем, что из-за осла-денщика я опоздал в штаб дивизии и должен был встретить кислую рожу дивизионного адъютанта.

Глупо было, конечно, надираться после получения накануне столь сугубого предписания:

«Спешно. Совершенно секретно.

Капитану 2-го авиационного полка ночного бомбометания Зброжек-Кржечжевскому.

Предписываю Вам к 9 часам, 15 сего марта, явиться в штаб 2-й воздушной дивизии, где и поступите в распоряжение начальника названной дивизии. Того же 15 марта, Вам надлежит подать мне рапорт о предоставлении Вам месячного отпуска по болезни. Командировка носит совершенно секретный характер и содержание ее не должно быть известно никому из чинов вверенного мне полка.

Командир полка, летчик-наблюдатель, генерального штаба Полковник Люзотинский

Адьютант, военный летчик, Поручик Кропачек».

В половине десятого я созерцал кривую рожу дивизионного адъютанта Пжонтковского. Ничего не может быть хуже такого выскочки вроде Пжонтковского: хам всегда останется хамом, какой мундир на него ни напяль.

Через несколько минут я стоял уже перед огромным столом начальника дивизии, полковника Корфа, заваленным всяким бумажным мусором.

— Садитесь, капитан. Наш разговор немного затянется. Вы, конечно, догадываетесь, что в сущности вашим отпуском вам едва ли удастся воспользоваться по собственному усмотрению. Вашим временем буду впредь распоряжаться я. Распоряжением господина военного министра лично мне поручено подготовить одну экспедицию, высоко ответственного и совершенно секретного характера. На вашу долю выпала честь быть техническим исполнителем этой экспедиции. Письменных инструкций, в целях сохранения тайны, вы не получите никаких, так что постарайтесь запомнить все, что я вам сейчас сообщу.

На секретном секторе главного аэродрома в ваше распоряжение будет предоставлено два самолета Блерио 147; это совершенно новые аппараты, полученные из Франции специально для данной экспедиции. Аппараты вполне надежные. Да вы сами их увидите завтра же. Один из самолетов предоставляется вам для тренировки. Второй нужно сохранить совершенно свежим до самой экспедиции. На нем вы полетите. Пока я позволю себе не открывать вам конечной цели полета, а ограничиться ознакомлением вас с маршрутом. Вот прошу вас, капитан, к карте. В назначенный мною день вы должны будете вылететь из Варшавы в район Лиды. Там для вас будет подготовлена отличная площадка и все необходимое для дальнейшего полета. С главного аэродрома вы вылетите перед рассветом с тем, чтобы открытым прибытием в Лиду не возбуждать вредного любопытства пограничных жителей. Главные пункты дальнейшего вашего полета — вот по этой же железнодорожной линии. Вот здесь вы видите: Вилейка, Полоцк, Невель, Великие Луки. Здесь курс резко на зюйд-ост и снова вдоль железной дороги на Ржев, Волоколамск и Москву. Обратно вы летите через Смоленск и Ковно, и оттуда до аэродрома 4-го полка нашей первой дивизии. Вот здесь вот, видите? — Я вижу, вы немного удивлены, капитан. Но это так нужно. Следует уйти не тем путем, каким пришли и, кроме того, пустить зверя по ложному следу, на Литву. Весь полет, разумеется, без посадки. Я вижу, дорогой Зброжек, вы как будто сомневаетесь в моих умственных способностях. Нет, нет, я вполне нормален. Вот погодите, завтра мы с вами вместе поедем на аэродром и взглянем на этих красавцев Блерио. Тогда вы сами убедитесь в том, что все обстоит совершенно благополучно. Дальность полета 3.000 километров. Шесть моторов совершенно обеспечивают надежность полета, и при таком радиусе у вас остается свободная нагрузка в 3000 килограмм. Правда не плохо. Вы видите, эти канальи французы понимают дело!