Морозини не договорил. Положив руку на Библию, Сэттон, не глядя в текст, который был отпечатан на специальном листке и предлагался каждому свидетелю, произносил присягу, глядя прямо перед собой. Похоже было, что он выучил ее наизусть.

— Клянусь Всемогущим Господом свидетельствовать в суде без обмана и говорить только правду, всю правду, и ничего, кроме правды.

Громкому голосу секретаря отозвался столь же громкий голос сэра Джона Диксона:

— Вас зовут Джон Томас Сэттон, вы родились в Экстере 17 мая 1899 года и на протяжении трех последних лет осуществляли обязанности личного секретаря сэра Эрика Фэррэлса?

— Именно так.

— В день его смерти вы находились в его рабочем кабинете вместе с вашим патроном, его супругой и леди Дэнверс.

По какому поводу вы собрались?

— По самому обычному: выпить аперитив, перед тем как отправиться обедать. Сэр Эрик поручил мне заказать столик в «Трокадеро». Он особенно любил кухню и атмосферу этого ресторана и нередко обедал там с леди Фэррэлс. Иногда он приглашал и ее сиятельство пообедать вместе с ними.

— А вы? Вас он никогда не приглашал?

— Приглашал, но я охотнее составлял ему компанию, когда он был один или в мужском обществе.

— Почему?

— Леди Фэррэлс никогда не симпатизировала мне, и я, со своей стороны, платил ей… взаимностью. Сэр Эрик знал это.

— Знал… и тем не менее, несмотря на это, он не собирался расстаться с вами?

Глаза молодого человека гневно загорелись.

— А почему, собственно, он должен был со мной расставаться? Он знал меня задолго до того, как женился на графине Солманской. Мы были… достаточно близки. И моя работа его устраивала. Я думаю, что могу утверждать — он верил мне безоговорочно.

— В этом я не сомневаюсь ни секунды. Но разве взаимная неприязнь между его супругой и вами не тяготила его?

— Порой мне казалось, что она его забавляет. «Вы просто-напросто ревнуете, милый мой Джон, — говорил мне иногда сэр Эрик, — но со временем это пройдет…»

— И что, это было правдой?

— То, что я ревновал? Да, сударь. Я всегда считал этот брак большой ошибкой, потому что он внес в душу сэра Эрика смятение. И не только в душу, но и в его дела. Мозг сэра Эрика перестал быть тем совершенным и безупречным механизмом, которым восхищались все, даже его соперники и конкуренты. Подтверждением моих слов может служить то, что он стал куда больше пить.

— Вас это беспокоило?

— Признаюсь, немного беспокоило. Я был глубоко привязан к сэру Эрику, которому многим обязан, и до сих пор испытываю это чувство.

— Это и побудило вас, как только представители Скотленд-Ярда появились на месте убийства, без колебаний обвинить леди Фэррэлс?

— Только отчасти. Были и другие причины. Леди Фэррэлс несколько недель назад уговорила своего мужа взять лакеем одного своего соотечественника…

— Личного лакея?

— Нет, просто лакея. У нас их четверо. Вместе с другими он прислуживал за столом…

— И вам он, разумеется, не понравился! Но прошу вас, продолжайте.

— Поначалу не было никаких причин, чтобы он мог мне не понравиться. Свои обязанности он выполнял тщательно и скромно, держался безупречно и без акцента говорил по-английски. У меня бы и не возникло никаких подозрений, если бы случай не поставил меня лицом к лицу с досадной реальностью. В тот вечер сэр Эрик обедал у лорд-мэра, а я отправился в театр. Леди Фэррэлс оставалась дома одна… по крайней мере я так считал. Я вернулся довольно поздно и старался передвигаться по дому как можно бесшумнее, как вдруг увидел этого самого Станислава…

— Минуточку! Как его звали на самом деле?

— Он нанялся в дом под именем Станислава Разоцкого, но, впоследствии я узнал, что это не настоящее его имя. Его зовут…

— Ладислав Возински, — сообщил прокурор, посмотрев в свои записи. — Продолжайте, пожалуйста.

— Пусть зовется как хочет, это не имеет значения. Значение имеет то, что я увидел, как он выходил из спальни леди Фэррэлс в сопровождении самой леди Фэррэлс. Она была в совершенно неподобающем виде, особенно неподобающем в присутствии лакея.

— Но разве вы не знаете, что для знатных дам лакей не мужчина? — заметил сэр Джон с полуулыбкой.

— Поцелуй, которым они обменялись, доказывал, что этого лакея считали мужчиной. И не только он…

Шум, поднявшийся при этих словах в зале, помешал свидетелю говорить и вынудил судью постучать по столу, призывая публику к порядку.

— Мы не в театре! — произнес он. — Прошу соблюдать тишину в зале. Извольте продолжать, мистер Сэттон. Что еще вы хотите нам сообщить?

— Я хочу сообщить следующее, милорд. За четыре дня до смерти сэра Эрика я слышал, как леди Фэррэлс говорила этому человеку: «Если ты хочешь, чтобы я тебе помогла, мне нужно стать свободной. Помоги мне сначала ты…»

— Да, удивительные слова, — сказал сэр Джон, — но еще более удивительно, что сказаны они были по-английски.

Наверное, родной язык был для леди Фэррэлс все-таки ближе.

— Вполне возможно. Признаюсь, что я и сам был немало удивлен, однако все именно так и было. С этой минуты я понял, что сэру Эрику грозит опасность, но, зная, какую безмерную любовь он питает к этой женщине, я не стал ему ни о чем говорить. Я надеялся, что случай откроет ему глаза и без моих. слов. И когда в тот злосчастный вечер я увидел, как он упал, я не сомневался ни секунды — любовники убили его на моих глазах.

— Почему вы так решили? Потому что видели, как леди Фэррэлс дала своему мужу лекарство?

— Разумеется.

— Но разве не было это по меньшей мере неумно? Ведь достаточно было проверить пакетик…

— Его не нашли. Чья-то предусмотрительная рука бросила его в горящий камин. Я не сомневаюсь, что это была рука лакея-поляка, который к тому же скрылся, не дожидаясь приезда полиции.

— Все это так. Однако если у нас есть сомнение относительно содержимого пакетика с лекарством, то в том, что лед, который стоял в холодильном шкафу сэра Эрика в его кабинете, был отравлен, никакого сомнения нет. Этот шкаф был своеобразной фантазией сэра. Эрика, он хранил ключ от него при себе, с тем чтобы никто не имел доступа ко льду, который должен был готовиться из исключительно чистой воды.

— Да, я знаю. Я присутствовал при обнаружении этой улики. И думаю, что кто-то вполне мог раздобыть ключ и сделать с него слепок.

— Кто-то? Кто же именно? Кого вы подозреваете? Леди Фэррэлс?

— Ее или ее сообщника. Потому что если она и не совершила преступления собственноручно, то она им руководила.

Она — убийца! В этом я убежден!