Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нависшее молчание пришлось нарушить мне.
– Все равно плохо нарисовано. Вар, теперь, когда мы разобрались, может ты пойдешь и уже приготовишь что-то определенное?
Через пару минут идиллия была восстановлена. Мануанус, что-то попискивая, устроился в своем тряпичном гнезде и засопел безмятежно. Кот продолжил скакать под столами, охотясь на сушеную кроличью лапку. А мы снова заняли место на кухне.
– Так, – повар наморщил лоб, припоминая, – теперь нужен говяжий бульон. Литров этак шесть. Хорошо, что я выварил его еще вчера.
Кряхтя, он полез на ледник и притащил кастрюлю с бульоном. Бухнул на плиту, под которой уже бушевал огонь, второй котел, одним изящным движением закинул туда баранью ногу и кусище сливочного масла размером с два моих кулака. Сыпанул щедрую горсть сухого тимьяна, соли и перца. Когда нога подрумянилась в масле, вывалил туда же покрошенные овощи, залил бульоном, к тому времени закипевшим, и закрыл котел крышкой.
– Все, – сказал он, потом поправился: – Ну, то есть, пока все. Теперь пусть варится, надо только следить и доливать бульон.
– Семь часов? – спросил я.
– Семь часов.
Удивительно, однако нога доварилась без происшествий. Надо сказать, что мясо получилось отменно – нежное настолько, что его можно было есть ложкой. Никаких происшествий больше не случилось, никто не вылил на себя кипящий бульон, нога не подгорела и не превратилась в скрюченную птичью лапу. Я заметил, что Вар все равно нервничает, но решил ничего не говорить. Ну хочет человек потрепать себе нервы, так кто ему помешает? Но потом я все-таки не выдержал.
– Что дальше-то? – спросил, глядя, как повар помешивает деревянной лопаткой в котле.
– Ты про еду, что ли? – неохотно отозвался он.
– Я вообще про все происходящее.
– Дальше действовать будем мы!.. – на какой-то неизвестный мне мотив пропел Вар, аккуратно прикрывая котел крышкой. Потом сел на стул и уставился на меня тяжелым взглядом человека, уже все решившего.
Я терпеливо ждал, покручивая в пальцах стакан с виски.
– Дальше мы его выловим и прикончим.
– Кого – «его»? Ты знаешь, кто это?
– И ты тоже знаешь.
Мой приятель порылся в кармане штанов и сунул мне тот самый свернутый лист бумаги, по краям захватанный пальцами, который он нашел в переулке. Я развернул плотный, хрустнувший на сгибе бумажный квадратик. Это был набросок – судя по всему, сделанный угольным стержнем. Сначала я ничего не понял, потом, приглядевшись, повернул лист боком, и из переплетения тонких и толстых линий вдруг выплыл рисунок комнаты. Мастерски сделано, ничего не скажешь. Видно было, что рисовальщик торопился, но при этом все штрихи были твердыми и уверенными. Я увидел темную и мрачную комнатушку с единственным окном, закопченное стекло в котором едва пропускало уличный свет. Убогая, нищая обстановка: стол, пара скособочившихся стульев, какие-то бутылки и объедки на столе. Кровать… тут я присмотрелся повнимательнее и поморщился. На развороченной кровати лежала какая-то темная масса, в которой едва угадывалось человеческое тело. Несмотря на то, что набросок был черно белым, при одном взгляде становилось понятно – тело мертвое, а кровать залита кровью. Весь набросок словно дышал смертью и безнадежностью.
– Веселенький рисунок… – я повертел лист в руке и увидел на обороте едва различимую надпись. «Логово Потрошителя». – Да… В психическом здоровье автора есть серьезные сомнения.
– Не узнаешь? – спросил Вар. Я помотал головой. – Странно. А ведь ты сам называл имя художника, еще в начале. Это Уолтер Сикерт. У него своеобразный стиль, ни с кем не спутаешь. Когда ты упомянул про него, как про возможного убийцу, у меня было время, чтобы порасспрашивать о нем.
Сикерт! Ну конечно! Теперь я смотрел на набросок совсем другим взглядом. Тот самый Уолтер Сикерт, которого многие в наши дни считают настоящим Джеком Потрошителем. Вот только доказать это не удалось никому и никогда, поскольку сам Уолтер, будучи человеком чрезвычайно хитрым и умным, не оставил никаких зацепок. Судя по некоторым исследованиям, Уолтер Сикерт был не только весьма талантливым художником, но и классическим, просто-таки хрестоматийным психопатом, хоть сейчас дай ему опросник Хэйра и карандаш. По большинству пунктов попадет в точку, я уверен. До самой своей смерти в начале сороковых годов живописец отмалчивался и ни единым словом не признался в своей причастности к кровавым уайтчепелским преступлениям. Так и прожил респектабельным господином, принятым, несмотря на свою эксцентричность, в высшем лондонском обществе.
Я вспомнил картину «Спальня Джека-Потрошителя» и снова посмотрел на набросок, который держал в руке. Да, сходство очевидно. Вот ведь мразь!
Вар, который все это время смотрел на меня, не отрываясь, улыбнулся. Это была жесткая и безрадостная ухмылка охотника, который после долгой и тяжелой погони наконец-то навел ружье и держит добычу на прицеле.
– Ты знаешь, где его искать?
– Думаю, что адрес такого известного человека найдется в любом лондонском справочнике.
– Не так-то это просто, – поморщился я, вспоминая когда-то прочитанное.
– Почему?
– Понимаешь, Вар… он может месяцами не появляться у себя дома. Насколько я помню, все биографы Сикерта писали о том, что у него был чуть ли не десяток квартир, которые он использовал, как свои убежища – где-то устраивал студии и рисовал, где-то отсыпался после ночных прогулок по городу. Любил наш паренек побродить по темным улицам… А квартиры эти Сикерт всегда снимал на вымышленные имена. Сейчас в Лондоне с этим просто, это не наш век, когда кругом камеры и всюду требуют водительские права или удостоверение личности. В эпоху Виктории хозяйки квартир больше смотрели на то, как человек выглядит. Респектабельный джентльмен, не оборванец, разговаривает вежливо и готов заплатить вперед? Порядок, вот вам ключи, сэр, живите на здоровье!
– Однако… – впечатлился Вар и крепко задумался. Потом решительно тряхнул головой и попросил: – Плесни мне еще, на два пальца. Похоже, придется ловить дяденьку прямо на месте преступления.
Я невольно похолодел, отчетливо понимая, о чем говорит мой друг.
– Мэри Келли…
– Да.
9 ноября 1888 года. Лондон, Ист-Энд, район Спиталфилдс.
Фараон и Вар
– Ненавижу… как я это ненавижу… – Фараон бормотал тихо, но злобно и достаточно отчетливо. Стоящий позади него Варфоломей поежился, поднял толстый высокий воротник шерстяного бушлата и поглубже надвинул на бритую голову засаленную кепку. Шел мелкий холодный
