Небольшой конный отряд, во главе с Бутияном, победно вошел в Киев, стражу на воротах и стенных башнях сменили поляки, а остальное войско так и осталось в поле – нечего вонючими сапогами топтать прекрасный завоеванный город. И хотя улицы не были заполнены восторженными толпами радостных горожан, польский князь ликовал от мысли, что все же вошел в город своей мечты и отныне его имя навсегда останется в памяти как поляков, так и этих вонючих варваров.

– Сыну в подарок ключ привезу. – улыбнулся он озиравшемуся воеводе. – Пусть начинает собирать, под старость поглядим кто из нас больше добудет.

– У меня эта странная сдача никак не лезет из головы! – вздохнул Полуян. – Владимир бежал как задрипанная собачонка… Знаешь, князь, у русичей есть обычай, по которому именем трусов, предателей и прочей швали называют цепных псов. Это как же надо было дрожать за свою шкуру, чтоб пойти на это?

– А мне нравится этот обычай! – довольно хохотнул Бутиян. – Надо будет завести себе кобеля…

– Молодой ты еще… – покачал головой воевода. – Под всякой швалью эти варвары понимают иноземцев вообще. Знаешь ли, что тут по дворам лают на цепях Васьки, Ромки, Костьки и прочие представители императорских фамилий? Я просто уверен, что уже родился щенок, которого назовут Бутияном.

– Эй, ты поосторожнее языком-то! – не на шутку нахмурился князь. – А то от тебя только имя одно и останется. Распустились…

Он пришпорил коня и гордо задрав голову выехал чуть вперед. Воевода прикусил язык, забыл, что новый князь куда как чувствительней к обидам, чем его почивший родитель.

– Прости, князь! – виновато вымолвил он. – Я просто хотел сказать, что надо быть осторожнее. Русичи не прощают бесчестья, у них вообще в голове все иначе. Вот для тебя было бы бесчестьем сдать город превосходящей силе?

– Ну… Это проигрыш. Но честь можно сохранить красивой и правильной сдачей.

– Верно. А они этого НЕ ПОНИМАЮТ. Для них любая сдача – позор. Они даже в кости играют до последних порток. И чаще всего честью называют не красивую сдачу, а красивую смерть.

Бутиян передернул плечами – даже само это слово веяло страшной могильной сыростью, забвением, тленом. Как можно его произносить без содрогания? Неееет! Даже думать об этом жутко.

Широкая мощеная улица вывела небольшой конный отряд к Горе, на которой возвышался резной княжий терем, обнесенный добротным бревенчатым частоколом.

– Так что будь осторожен, князь. – завершил свою мысль воевода. – Приглядись к боярам, но казнить не спеши. Смерти русичи не боятся, а вот народного гнева тебе стоит поостеречься.

– Народного? – удивленно поднял брови Бутиян.

– Именно так. Коль припечет, так они нашу рать деревянными вилами вышибут. Так что лучше не будить спящего пса. Будь ласков, но строг. Они это любят. Больше отдавай, не жадничай, зато дети твои вернут все сторицей. И вот еще что… Город городом, но при всей видимости благих намерений, я бы советовал выставить дозоры на каждой тропинке, буквально окружить Киев сплошным кольцом, чтоб никто не въехал и уж тем более не выехал. Нам просто повезло, что при Владимире не было его богатырей, которые втроем разметали бы нашу рать как ворох соломы. Не смейся, я знаю что говорю! Им наша грозность до одного места… И много, очень много воевод имеют с киевским князем военный союз, даже печенежский каган в друзья просится, а уж варяги ни единого пира не пропускают. Наша заслуга, что ни одного гонца не пропустили, иначе сейчас бы ты въехал в Киев… Верхом на колу. Рано или поздно нам еще предстоит настоящая битва, когда богатыри на заставах прознают, что город занят. И нужно быть к ней готовыми. Счастье лишь в том, что разом они точно не явятся.

– Я готов… – загадочно усмехнулся князь. – Еще как готов!

У самых ворот княжьего терема все же собралась жиденькая толпа – по большей части послы от ромеев, что жили в Киеве со времен Ярополка, но были и русичи, в основном те бояре, которые мечтали вытянуть, наконец, русский народ из темных глубин дикого варварства, заставить повернуться лицом к настоящей культуре. Они подобострастно махали собольими шапками и радостно кланялись, приветствуя просвещенного иноземного князя. Но Полуяну вдруг показалось, что они с не меньшей радостью поцелуют под хвост княжьего скакуна, лишь бы его хозяин одарил их какой-нибудь невиданной доселе культурной ценностью, вроде обучения витиеватому поклону, пышной церемонии сдачи города или понятию о бесценности человеческой жизни.

Кроме явной знати в толпе сновали подгулявшие подмастерья, мечтавшие начать свое дело в чужих землях, их жены жадно вглядывались в покрой иноземных кафтанов, а девок интересовали не столько одежки, сколько их содержимое, включая содержимое туго набитых карманов. Затесался в толпу и убогий калика, серая хламида перепоясана трухлявой веревкой, неопрятный капюшон почти полностью скрывает выдубленное солнцем, осунувшееся лицо. Он неуклюже подвернулся под ноги княжьему скакуну и сопровождающий сотник собрался уж было размахнуться кнутом, но Бутиян, помня совет воеводы, остановил разящую руку.

– Стой! – властно вымолвил он. – Я тебе покажу, как на святого человека замахиваться! Сволочь…

Князь медленно, картинно, снял огромный золотой перстень с рубином и широким жестом бросил убогому под ноги.

– Прости, что мой конь на тебя наехал… – размеренно сказал он. – Продай и выпей за мое здоровье.

Калика не наклонившись присел и поднял запылившееся украшение, кулак сжался так крепко, словно хотел выжечь в ладони этот миг на всю жизнь.

– Слава добрейшему князю Бутияну! – нестройно заорала толпа. – Слава новому властителю Киева!

Князь чуть наклонил голову и с улыбкой въехал в распахнутые ворота терема. Наконец-то можно будет переночевать по людски, только за наложницами нужно послать, а то постель прогреть будет некому.

С востока быстро накатывалась розовая пена нового утра, над еще темной рекой заклубились пушистые клочья тумана, а успокоившийся лес зазвенел первыми трелями проснувшихся птиц. Весла мягко плескались в теплой воде, неспешно подгоняя лодью вверх по течению, парус безвольно обвис, пытаясь поймать первый утренний ветерок.

Микулка сладко потянулся на мягкой постели из нарубленных в ночной битве листьев, открыл глаза и зябко поежился, пронизанный влажной, но быстро тающей прохладой. Еще чуть-чуть и жаркие лучи летнего солнца прогреют тело до пота, до знойного свиста в ушах, так что надо наслаждаться холодком, пока есть возможность.

Паренек встал, отряхнулся и глаза радостно оглядели все великолепие утра, вид портил только сонный Мякша, упрямо и хмуро сидевший у кормового весла.

– Эдак ты свалишься, кормчий… – усмехнулся Микулка, перешагивая через еще спавших соратников. – Давай порулюю заместо тебя, дело-то ведь нехитрое. Я и более мудреным кораблем управлял, ничего, не убился.

– Это тебе повезло. – уверенно кивнул юноша. – Река, она шуток не любит.