– Теперь лежи тихо, мой друг. Пусть голос Дэйлорона укажет на тебя истинному королю.

«Чует мое сердце, что я найду здесь немало интересного», – подумал Шениор, натягивая свежую сорочку – не сорочку, а пену кружев, и шелковые шаровары, к великой радости дэйлор, не стесняющие движений.

Сунув босые ноги в нечто, похожее на башмаки, только без задников, с загнутыми вверх носами, Шениор огляделся в поисках оружия – но, естественно, ничего подобного в спальне не было. Приняв решение изменить этот глупый порядок – держать короля абсолютно беззащитным и беспомощным, дэйлор прошлепал к двери и осторожно выглянул в коридор.

Как и следовало предположить, у его спальни были выставлены часовые, которые вытянулись в струнку при виде будущего короля.

Шениор приветливо улыбнулся гвардейцам, и, проскользнув между ними, пошел по коридору, делая вид, что любуется красотами д’Элома’н’Аинь.

А полюбоваться и вправду было чем.

В отличие от живого замка, жилище королей было сложено из глыб белоснежного мрамора, добытого в штольнях Драконовых гор. Внутри к ослепительному сверканию чистого белого света примешивался нежный розовый и голубоватый оттенки, пронизанные тонкими, как торопливые штрихи кистью, золотистыми прожилками.

И всюду была резьба – настолько искусная, что Шениор усомнился в том, что все это было сделано без волшбы. Мраморные гирлянды цветов обвивали арки и дверные проемы; казалось, подует ветер – и они затрепещут, как живые. В воздухе витал слабый аромат – сладкий и чуть горьковатый одновременно, навевающий легкую грусть.

Теперь… все это принадлежало ему, Шениору д’Амес. Мог ли он помыслить об этом каких-нибудь пару лунных циклов назад, когда остервенело рубился на тренировке с самим Старшим?

Дэйлор покачал головой. Конечно же, старый вампир сделал все, чтобы направить мысли Шениора в другое русло, и почти преуспел. Но очень редко, разбуженный первыми лучами восходящего солнца, молодой дэйлор мечтал о том, что когда-нибудь он вернет себе то, что принадлежало ему по праву. Мечтал, невзирая ни на что – и мечты осуществились. При содействии колодца Памяти или без…

Переходя из одного зала в другой, приветливо улыбаясь всем дэйлор, что встречались на пути – и спешили раскланяться, Шениор добрел до закрытой двери, перед которой навытяжку стояли на часах два дэйлор в парадных мундирах. Они отсалютовали ему и снова замерли, как каменные изваяния.

– Что за этой дверью? – поинтересовался Шениор.

– Рабочий кабинет Селлинора, – прошептала память предков.

– Рабочий кабинет покойного короля, – отчеканил часовой, – желаете осмотреть, Ваше Величество?

Он кивнул. И через считанные мгновения, отмерянные поворотами ключа в замке, вошел в святая святых дворца, помещение, где вершилась судьба королевства.

Здесь все оставили так, словно Селлинор вышел на минутку.

«Но он ведь и правда оставался здесь до своего последнего мгновения в этом мире», – подумал дэйлор, медленно обводя взглядом кабинет, стараясь разглядеть все до мелочей.

Мягкое, уютное кресло, придвинутое к потухшему камину. Бюро из черного дерева, изящное, покрытое резными орнаментами. Жесткий табурет, придвинутый к огромному письменному столу. А еще – свитки, листы пергамента, испещренные четким, властным почерком, раскиданные повсюду, даже на полу.

Шениор осторожно сел в кресло, положил руки на мягкие подлокотники – ему стало на редкость уютно, будто кресло это всегда принадлежало только ему, и он привык сиживать в нем длинными вечерами, когда солнце уже село, но ночь еще не укрыла Дэйлорон своим покрывалом, и выползает туман, стелясь у земли в сизых сумерках…

«И в этом кресле сидел по вечерам Селлинор… Вещам ведь все равно, кто ими владеет – злодей или добрый, безобидный парень…»

Шениор лениво рассматривал королевскую мебель; уже не раз ловил себя на том, что резное бюро словно притягивает взгляд. И вдруг, хлопнув себя по лбу, вскочил на ноги. Ну конечно! Какой же он недотепа, а еще королем станет!

Разве не эту резьбу он видел в своем странном сне, где лорд Каннеус собственноручно отравил короля?

Дерево было теплым, чуть шершавым наощупь. Шениор провел пальцами по завиткам орнамента на крышке, стараясь проделывать это так же, как Селлинор, и едва сдержал торжествующий возглас, когда сбоку открылся маленький тайничок.

Не смея вздохнуть и едва веря своей удаче, Шениор внимательно осмотрел края схрона – а затем осторожно извлек оттуда два предмета: свиток и миниатюру на костяной пластинке.

«Любопытно… Неужто прощальное слово Селлинора?»

Он подошел к окну и на свету рассмотрел миниатюру. Там было изображено лицо юной дэйлор в обрамлении высокого кружевного воротника. Бесспорно, девушка была красива – но отчего-то художник придал ее чертам слишком робкое и нерешительное выражение. Шениор повертел миниатюру в руках, но, не найдя на ней никаких надписей, отложил в сторону. К портрету он еще вернется, обязательно… Как только прочитает содержимое пергамента…

…Мой дражайший соперник! Если ты читаешь эти строки, значит, дух мой уже соединился с духами предков – и, значит, у Дэйлорона появилась надежда.

Что может сказать в свое оправдание король, желающий отдать и государство, и народ врагу? Ровным счетом ничего. Но я все же попытаюсь.

Полагаю, ты уже видел портрет моей единственной дочери, прекрасной, как отражение солнца в каплях росы, как лунный цветок, расцветавший на черном зеркале Поющего Озера? Ее считали мертвой, но на самом деле он была жива. Быть может, она жива и сейчас, когда ты читаешь эти строки – но ей уже нет спасения. Спасение было в моей слабости, но когда мы уходим, все, что принадлежало нам – а в том числе и слабости, и пороки, уходят с нами.

Она попала в хищные лапы тех, кто называет себя людьми, и вот оно, мое единственно оправдание. Все, что я сделал – я сделал по требованию тех, кто держит ее в заточении. Только ради нее я убил Кейлора д’Амес, твоего отца. Только ради нее я собирался принять сражение с армией империи и потерпеть поражение. И только ради нее я собирался отдать Дэйлорон на разграбление этим алчущим богатства тварям, что когда-то уже изгнали нас с южных земель. Вот и все, что я могу сказать, Шениор.

Теперь больше нет ничего – ни моей слабости, ни моей вины, которая заключалась в любви отца к дочери, ни шансов для моей малышки остаться в живых и вернуться в Дэйлорон. Но зато появилась надежда для дэйлор, и это прекрасно.

Ты можешь предать мое тело позору и лишить захоронения – это твое святое право. Как еще можно поступить с дэйлор, совершившим столь ужасное предательство? Вина моя в том, что жизнь дочери оказалась для меня важнее свободы целого народа. И, пока я был жив, я не мог поступить иначе. Пусть моя смерть даст Дэйлорону нового короля и новое будущее.

Селлинор д’Кташин, чей дух воссоединился с предками.