Макколи прищурился.

– Только не говори мне, что один из пламенных поклонников украл ее.

– Не думаю.

– Что значит – не думаю? Если так и случилось, она это заслужила. Черт бы ее побрал! Я ведь говорил, что надо запереть ее в комнате.

Глаза Мауры вспыхнули.

– Ну да, будто она твоя собственность. Она свободная женщина, вот так вот, и не станет называть тебя или кого-то другого своим господином.

– Не напоминай. – Он запустил пальцы в волосы. – Эта чертова баба упрямее мула с колючкой в заднице. Ты не знаешь, где она может быть?

– Не ругайся! Да, я совершенно точно знаю, где она, только ты не хочешь меня слушать.

Только сейчас Бренч заметил страх в зеленых глазах сестры. Рука, которую она положила ему на плечо, дрожала. Дурное предчувствие иголками вонзилось в затылок и быстрее погнало кровь по жилам.

– В чем дело? – Он схватил сестру за плечи и легонько встряхнул. – С ней что-то случилось? Говори же, черт возьми!

Маура открыла рот, но голос отказал ей. Ее взгляд устремился куда-то за спину Бренча. Макколи повернулся и увидел за собой Пэдди. Юноша стоял, расправив плечи и сжав руки в кулаки с выражением железной решимости на лице.

– Отпустите маму, дядя Бренч.

Бренч опустил руки. Он смотрел то на Мауру, то на ее сына. Господи, до чего довела его любовь к Дженне! Он набрасывается на своих близких! Гнев исчез, как грунт, вымытый из лотка золотоискателя.

– Ах, Бренч, я так волнуюсь за тебя! Я не видела тебя таким подавленным с того времени, как Патрик…

– Мама, скажи ему, – вмешался Пэдди.

Бренч выпрямился, предчувствие опасности захлестнуло его с новой силой.

– Что?

Маура глубоко вдохнула.

– Это случилось сразу после пикника. Маленький Бобби Уортон подошел ко мне и вручил записку. Он сказал, что какой-то человек заплатил ему пятак, чтобы он вручил записку тебе. Но он увлекся, попал в праздничный водоворот и забыл. А потом не мог тебя найти.

Она достала грязный обрывок бумаги из кармана платья и протянула его брату.

Бренч развернул записку и прочел про себя послание: «Если хочешь, чтобы твой партнер и девчонка прожили этот день, приходи на шахту. Сейчас и один!»

Лицо Макколи стало белым как мел, потом побагровело – когда гнев снова овладел им.

– Бобби узнал того человека?

– Нет. Я спрашивала; он сказал, что это был шахтер, такой же, как и все остальные.

– Когда это произошло?

– Утром, перед началом шествия.

– Черт возьми! Если они с ней что-то сделали…

Бренч не смог договорить. Боль, сильнейшая из всех, что ему когда-то приходилось испытывать, пронзила сердце при мысли, что его ведьмочка попала из-за него в беду.

Рембрандт, конечно, остался на шахте, давая остальным рабочим возможность повеселиться на празднике. Вот почему о нем упоминается в записке. Если кто-то хотел разобраться с Бренчем, опустевшая шахта в качестве места действия была ничем не хуже других. Дженна была всего лишь приманкой. Бренч сжал кулак, сминая обрывок бумаги, а затем швырнул его на землю. Макколи развернулся/и, слегка прихрамывая, снова принялся проталкиваться сквозь толпу.

Как только Рембрандт подписал документы, передающие права собственности на шахту «Серебряный слиток» Слиду Хендриксу, Дженну отпустили. Та подавила в себе непроизвольный импульс броситься к человеку, который вроде бы приходился ей отцом, и заключить его в объятия. Вместо этого Дженна отошла от Хендрикса как можно дальше. Еще на слишком многие вопросы предстояло получить ответы, прежде чем решить, прощать ли Джеймса Ли-Уиттингтона.

Мог ли он и в самом деле быть ее отцом? Под усталыми глазами собрались морщинки, у него вид измученного, озабоченного человека. Но больше всего его старили седые волосы и борода. Неужели седина скрывает такое же молодое лицо, как у Лонгена?

Дженна смотрела, как Рембрандта заталкивают на кровать, как заново связывают. Горе, болезни, даже злоупотребление спиртным могли преждевременно состарить человека. Горевал ли он? Он сказал, что все эти годы считал ее и мать погибшими. Какая-то часть ее хотела в это верить. Другая часть привычно ощущала горечь и ненависть. Ах, если бы они были одни и могли поговорить! Дженна не намерена была обсуждать личные вопросы при таких мерзавцах, как Слид Хендрикс и Джейк Лонген.

С другой стороны, кто знает, сколько времени им еще отведено? Она подошла к Рембрандту.

– Вы действительно… – Дженна не смогла произнести «мой отец». Вместо этого она спросила: – Вы Джеймс Ли-Уиттингтон?

Он улыбнулся.

– Ты родилась в Блэкхоке, но мы задержались там не намного дольше, чем в других лагерях на золотых приисках. На твой шестой день рождения я поехал в Централ-Сити и купил куклу. С фарфоровой головой, руками и ногами. Мать сшила для нее такое же платье, какое было у тебя.

Дженна быстро заморгала, чтобы не расплакаться. Платье было насыщенного розового цвета с длинным муслиновым фартучком в полоску. Кукла стала для нее самой дорогой вещью. И остается по сей день.

– Почему ты думал, что мы погибли?

Рембрандт вздохнул.

– Я чуть не умер – в меня попала пуля, когда я напал на Хендрикса. К тому времени…

Жестокий смех маршала прервал его рассказ.

– Не могу выразить словами, как я рад это слышать.

– Не влезай в это, черт тебя побери! – крикнула Дженна. Хендрикс только ухмыльнулся. Молодая женщина снова повернулась к отцу. – Продолжай.

– К тому времени, как я вернулся домой, вас с матерью уже не было. В хижине поселились какие-то шахтеры. Они сказали мне, что людей, которые жили здесь раньше, убили охотники за землей. Больше никто не мог мне ничего рассказать о том, что с вами произошло, поэтому я телеграфировал Бенедикту Тредуэллу. Он телеграммой ответил, что у меня больше нет ни жены, ни дочери. И мне хватило глупости ему поверить.

Правда читалась в его глазах. Это прозвучало убедительно, и все же пятнадцать лет страданий не позволяли принять что-либо с такой легкостью. Дженна вспомнила об их первой встрече. Рембрандт не мог отвести от нее глаз и бережно, словно какую-нибудь драгоценность, взял ее руку.

– Поверь, Юджиния, ничто не помешало бы мне вернуться к вам с матерью, – сказал он, – если бы я знал, что вы живы.

Молодая женщина опустила взгляд и отвернулась. Ее переполняли чувства. Так много хотелось сказать – прокричать – ему. О том, как страдала мать. Как страдала она, Дженна. Голос отказывался ей служить. Молодая женщина наклонила голову, пытаясь разобраться со своими чувствами, но все обостряющееся ощущение тяжелого взгляда Хендрикса заставило ее посмотреть на него.