Глубоко вздохнув, Джилсепони прошла через массивные ворота Санта-Мир-Абель.

— Зверь возвращается, — предупредила Эйдриана Садья, отодвинув занавеску, отделявшую его половину домика от той, где жили она и Де'Уннеро.

Эйдриан удивленно посмотрела на певицу. Он слышал звуки их страстных любовных утех, потом странные звуки лютни, как будто Садья специально расстроила инструмент, чтобы резать слух гнусавыми нотами. Здесь явно не обошлось без магии, — подумал рейнджер. Ряд диссонансных аккордов и появление тигра-оборотня не могли оказаться простым совпадением.

— Если зверь вырвется наружу, мы опять останемся без дома, — произнесла певица.

— Вряд ли эта деревня является нашим домом, — возразил юноша.

— И потому Ночной Ястреб позволит тигру убивать невинных жителей? — лукаво усмехнулась Садья.

Эйдриан пристально посмотрел на маленькую певицу. Ему не было дела до жителей этой деревни. За те недели, что он провел в странствиях вместе с Де'Уннеро и Садьей, его презрение к роду человеческому только возросло. Удивительно: единственными после Бринн Дариель людьми, к которым он испытывал уважение, были вероятный убийца его собственного отца и женщина, которую этот человек взял в любовницы.

— Помешай тигру вырваться наружу, — велела юноше Садья. — Загони его обратно.

Эйдриан взял поданный ею гематит, встал с постели и решительно направился на другую половину.

Болезненное превращение Де'Уннеро уже началось; ноги бывшего монаха успели превратиться в задние лапы тигра.

Юноша легко погрузился в магию гематита, соединив свой дух с той человеческой искоркой, которая еще оставалась сейчас в этом звере. Дух рейнджера пробивался к разумной сущности Маркало Де'Уннеро.

Вскоре трое столь не похожих друг на друга людей сидели возле стола. Молчание их было долгим. Наконец Де'Уннеро кивнул Садье. Певица достала мешочек Эйдриана и пододвинула к нему.

— Ты их заслужил, — произнесла она.

Бывший монах хлопнул юношу по плечу, встал и пошел к постели. Улыбнувшись рейнджеру, Садья тоже поднялась из-за стола.

— Я не желаю всю жизнь скитаться по глухим деревням, — крикнул им в спину Эйдриан.

Де'Уннеро остановился, медленно повернулся к юному рейнджеру и окинул его внимательным взглядом.

— Мы отправимся в Палмарис, — сказал он. — Уверен, в этом городе тебе понравится.

Эйдриан широко улыбнулся и сжал в руке мешочек с самоцветами — доказательство завоеванного им доверия. Он нашел спутников… возможно, даже друзей. Во всяком случае, этих людей он мог уважать. Он столько успел узнать от них за эти недели! Старинные песни, которые пела Садья, рассказывали ему о прошлом. А бесподобное воинское искусство Маркало! Оказалось, не только эльфы, но и абеликанские монахи веками оттачивали боевое мастерство. И мудрость, лежащую в его основе.

В далекой глуши, в неприметной, совершенно заурядной деревушке, только что произошло величайшее событие — соединение церкви и государства. По своей силе и значимости оно было сродни назначению королевы Хонсе-Бира начальствующей сестрой Сент-Хонса. Здешнее соединение власти духовной и светской обещало неузнаваемо и бесповоротно изменить мир.

А в это время за сотни миль от неприметной деревушки королева Джилсепони наблюдала избрание Фио Бурэя отцом-настоятелем абеликанского ордена.

«Было ли это благом?» — не переставала спрашивать себя Джилсепони. И в который раз отвечала: «Фио Бурэй — меньшее из двух зол». Эта мысль заставила ее бросить взгляд в ту часть громадного зала, где, склонив голову и выпятив свой горб, сидел аббат Олин. Его редкие седые волосы, окружавшие лысую макушку, торчали в разные стороны. Едва Фио Бурэй начал произносить слова священной клятвы, старик прикрыл трясущейся рукой глаза.

У Олина были длинные морщинистые руки. За много десятков лет, проведенных под палящим южным солнцем, его кожа приобрела пергаментный оттенок. Но от этого человека не исходило ощущение слабости, и на самом деле он был не так уж стар. Он был способен на страстную, зажигательную речь, какую и произнес перед голосованием.

Джилсепони видела, как сникли под его железным взглядом несколько бывших союзников, переметнувшихся на сторону Бурэя. Большинство магистров и настоятелей, присутствующих в зале, повторяли сейчас общую молитву, что следовало бы сделать и королеве. Но она не молилась. Настоятель Олин тоже не желал молиться о даровании здоровья и мудрости отцу-настоятелю Фио Бурэю. Он молча сидел, глядя на одержавшего над ним верх соперника, и голова его непроизвольно подергивалась. Сжав свои худощавые руки в кулаки, аббат Олин водил костяшками пальцев по ладоням.

Джилсепони не сомневалась: окажись сейчас в руках Олина арбалет, Фио Бурэй был бы убит наповал.

— Церковь ждут беды, — сказала Джилсепони епископу Браумину, когда церемония завершилась и друзья нашли укромный уголок, чтобы поговорить без помех.

— Они и не прекращались, — отозвался Браумин. Голос его звучал несколько легкомысленно. Он хотел уже было засмеяться, но увидев, что королеве совсем не до смеха, посерьезнел.

— Ты имеешь в виду аббата Олина? — спросил епископ Палмариса.

— Олин не согласен с избранием Бурэя, — сказала Джилсепони.

— У него нет иного выбора, — напомнил ей Браумин. — Решение Коллегии аббатов не оспаривают.

Формально епископ был прав, однако логика его слов не уменьшила тревожного внутреннего чувства, оставшегося у нее после наблюдения за Олином.

— Быть беде, — повторила королева.

Епископ Браумин шумно вздохнул.

— Ты права, — примирительно сказал он. — Такова природа человека и в еще большей степени — природа нашей церкви с ее вечным соперничеством из-за власти.

— Фио Бурэй сказал бы, что ему странно слышать подобные слова из уст епископа, — заметила Джилсепони. — Особенно из уст человека, еще достаточно молодого, но достигшего таких высот власти. Ведь ты являешься третьим по могуществу лицом в церкви после Бурэя и Олина.

Браумин Херд немного подумал над ее словами, после чего усмехнулся.

— Внешне, наверное, так оно и есть, — согласился он, — но я не стремлюсь к власти ради собственной корысти.

Мне этого не надо. Я несу ответственность за то, чтобы у людей была более достойная жизнь, и только.

Браумин поглядел королеве в глаза и снова усмехнулся.

— А разве твое назначение связано с чем-то другим?

Постепенно суровое выражение на лице Джилсепони смягчилось. Наконец она улыбнулась. Она давно знала цену епископу Браумину Херду — человеку, рука об руку боровшемуся вместе с ней и Элбрайном и не раз рисковавшему своей жизнью. Произнося сейчас эти слова, он ничуть не кривил душой. И Браумин был прав: Джилсепони могла бы сказать то же самое о власти, которой теперь располагала.