– Нас с Марой вы тогда сыскали очень легко. – Юноша не повел и бровью, лишь по напрягшейся на виске жилке было видно, чего ему это стоило. – И меня тогда едва не сварили в котле… благодаря вам, уважаемый. Но я не держу зла!

– Вот и угостите тогда! А?

– Пей!

Плеснув из кувшина вина, Азат пододвинул кружку. Бывший стражник тут же схватил ее, как хватает добычу изголодавшаяся рысь, прильнул ртом… на тонкой худой шее заходил кадык…

– Фу-у-у… Слава Аллаху, полегчало! – Поставив кружку, Носрулло хитро прищурился. – А я ведь догадываюсь, зачем вы сюда явились, уважаемый господин Азат! Нет, нет, не только найти своих близких – что, кстати, не так уж и сложно сделать. Не-ет! Вы пришли сюда не только за этим! И эти люди с вами… они явные урусы…

– Попридержи язык!

– Вместо того чтоб кричать, налили бы еще кружечку, славный господин Азат! Ведь я вас помню еще совсем мальчиком.

– Ах ты, подлый…

– Налей, – негромко приказал князь, с большим интересом вслушивающийся в беседу.

Азат и Носрулло, как и все столичные жители, говорили на странной смеси тюркской и русской речи, пусть даже с заметным преобладанием первой, зато – с заметными вкраплениями итальянских слов, того наречия, на котором говорили в Генуе. У генуэзцев в Крыму издавна было много колоний – верных вассалов Орды.

– Я так понимаю, ты, тайный страж, решил сделать для нас что-то хорошее. – Терпеливо дождавшись, когда пропойца опростает кружку, Вожников взял бразды разговора в свои руки и, не лукавя, спросил: – Нам нужно попасть в ханский дворец. Устроишь?

– Попробуем… если вы правда серьезно.

– А я похож на шутника? – поиграл желваками Егор.

– О нет, нет, что вы!

Носрулло как-то весь подобрался, словно кобра перед броском, и вина больше не просил, похоже, что протрезвел даже.

Князь спрятал усмешку:

– Хотите, скажу, почему вы сейчас с нами? Потому что после падения Темюр-хана – вашего повелителя и хозяина – вы стали никем. Пристрастились к вину, все нажитое спустили… правда, недавно пытались наняться на службу к новым властям… Не спорьте! Пытались, пытались… все мы люди, и я хорошо понимаю вас, уважаемый Носрулло. Пришли, попросились… и вас выгнали пинками… или сами ушли?

– Убежал, – со вздохом признался пьяница. – Кому такой, как я, нужен… Разве что вам, синьор… э-э-э…

– Можете называть меня мессир! – Вожников скромно опустил глаза. – Так вот, без имени.

– Понимаю.

– Думаю, что вы хорошо понимаете и другое: мы – последний ваш шанс, жар-птица! Поможете нам – и в случае смены власти вернетесь на свою прежнюю должность… даже еще выше. Да и сейчас не предадите, не выдадите… Скажите-ка сами – почему?

– Потому что я умею считать, мессир! – цинично ухмыльнулся стражник. – У славного Джелал-ад-Дина – десять туменов, у Саид-Ахмета – пять, у остальных – по два, по три. А у грандо коназо Джегоро – в десять раз больше! Да еще разбойники хлыновские… Тут не надо особо считать, коназ уже вышел в поход – месяц, другой – и эта власть падет, как продажная девка.

– Слышали? – Егор повернулся к своим спутникам. – Цинично, но правда. Вот что, друг мой Носрулло. Давайте-ка, ведите нас сейчас к Маре… а по пути подумайте над моей просьбою… нет – над приказом.

– Слушаюсь и повинуюсь, мессир!

На ночь князь с Онисимом вернулись на корабль, Азат же остался у своей юной супруги и сына, спрятанных тетушкой Рашидой у своей старой подруги, зеленщицы, что жила невдалеке от Южных ворот, сразу за Белой мечетью. Все трое встретились, как и было уговорено, утром на старом базаре, что раскинулся меж шумным кварталом жестянщиков и помпезными дворами ювелиров, людей богатых, влиятельных, в большинстве своем – русских. Тут же высилась и православная церковь – храм Святого Георгия.

– Ну, и где этот кривой черт? – потерев руки, огляделся по сторонам Онисим Бугай. – Азата я, государь, вижу – вон, идет. Довольный! Аж светится. Дорвался-таки до молодой жены – понять можно. Вот только этот одноглазый мне что-то не нравится…

– Да, он не подарок, – кивнув, согласился Егор. – Человек, несомненно, циничный и где-то даже подлый. Но – умный, а это для нас самое важное. К тому ж… ты же слышал вчерашний наш разговор?

– Слыхал, слыхал, государе. Я и сам не дурак – татарскую речь добре ведаю.

Вожников рассмеялся:

– Не ведал бы, так я б тебя сюда и не взял. Ладно, вон глянь-ка лучше – кто это там на ишаке у корчмы? Не наш ли друг одноглазый?

– Он, – неприязненно ухмыльнулся ватажник. – Похмеляется, небось, чертяка. О! Едет к нам. Ишь ты, лыбится-то как! Не хуже Азата.

– Да хранит вас Аллах, мессир, – спешившись, вежливо поздоровался Носрулло.

Стражник выглядел на удивление трезвым, только вот костюмчик не сменил, даже не подбрил щеки. Впрочем, мысли князя просек на раз:

– Вот уже семь лет, мессир, я выгляжу так, как вы видите. Другие тоже имеют глаза – и если вдруг вместо замызганного халата увидят добрый чекмень…

– Я знаю, что ты не дурак, Носрулло, – перейдя на «ты», как и положено при обращении с низшими, нетерпеливо перебил Егор. – Ну, что скажешь?

– Только хорошее, мессир! – Страж приосанился и гордо выпятил грудь. – В городе Ай-Лили, заменитая танцовщица и певица, ее все здесь знают и любят.

– И я с ней более чем знаком, – улыбнулся князь. – Ты полагаешь, ее пригласят во дворец?

Носрулло передернул плечами:

– Обязательно пригласят, тут и думать нечего! Власть ханы захватили, свое получили – теперь и развлечься можно. А какое ж веселье без Ай-Лили?! Эх… помнишь, Азат, песенку? Белая, белая верблюдица-а-а-а!!!

Ай-Лили приняла князя Егора с восторгом, едва узнав – а узнала она старого своего знакомца почти сразу же, как только незадачливый тайный страж Носрулло привел Вожникова в покои знаменитой танцовщицы и певицы.

– Ах, князь! – вскочив с оттоманки, обитой светло-зеленой, с вышитыми золотыми цветами тканью, Ай-Лили томно прикрыла глаза. – Вы здесь! Вы… я знаю, зачем вы явились, догадываюсь… Но, уверяю вас, никому ничего не скажу, даже не выскажу свои догадки вслух, правда!

Она ничуть не изменилась за прошедшие семь лет, разве что слегка раздалась в бедрах, как обычно бывает с женщинами после рождения детей – а их у танцовщицы насчитывалось уже четверо, муж же – местный банкир, – если верить словам стражника, погиб пару лет назад на охоте.

Тем не менее большие черные глаза Ай-Лили сверкали прежним задором, и лишь очень внимательный взгляд смог бы разглядеть в них тщательно затаенную боль. Быть может, танцовщица до сих пор горевала о погибшем муже, а может быть, была и иная причина для грусти.