Она не знала, сколько прошло времени, когда услышала шум подъехавшего экипажа. Шурочка подумала, что приехал граф Ланин и, словно в бреду, подошла к окну. И тут она увидела Владимира Лежечева, который стремительно шел от ворот к их дому. Но эта маленькая победа не принесла ей удовлетворения.

Прошло какое-то время, она опять не поняла, сколько, и в ее дверь постучали. Это была взволнованная Жюли.

– Сашенька, открой!

– Не заперто, заходи, – мертвым голосом сказала она. И вспомнила, что и в самом деле забыла запереть дверь. Да не все ли теперь равно?

Вошла Жюли и бросилась ей на шею:

– Сашенька, милая, – сестра принялась осыпать ее поцелуями, – я не знаю, что мне делать…

– Что случилось? – все тем же мертвым голосом спросила она.

– Владимир приехал. Он… Он сделал мне предложение! Ах, я не знаю, что делать! Что ему ответить? Отец, разумеется, согласен. Но я ничего не сказала, ни да, ни нет. И если ты сейчас скажешь мне, что я не должна… – Сестра разрыдалась.

Шурочка посмотрела на ее заплаканное лицо и подумала: «Вот кто достоин счастья! По-настоящему достоин! Некрасивая, но такая милая и добрая Жюли! С ее огромным сердцем! Пусть хоть кто-то будет счастлив!»

– Успокойся, – сказала она. – Я уезжаю с графом.

– Как? Куда уезжаешь? – Жюли даже плакать перестала, так она удивилась.

– В Петербург, должно быть. Или за границу. Да не все ли равно? Иди к нему. Скажи ему – «да». Я рада за тебя. За вас. Я хотела бы, чтобы это случилось. Я и в самом деле так хотела. Иди к нему. А обо мне более не беспокойся.

Жюли послушалась и ушла. Шурочка выждала какое-то время, потом собралась с силами и тоже спустилась вниз. Они все были в гостиной – отец, Жюли, сестры и Владимир Лежечев. Он старался на Шурочку не смотреть, она тоже не искала его взгляда. Василий Игнатьевич, чрезвычайно взволнованный, все повторял:

– Как это неожиданно, неожиданно. Да-с, неожиданно!

– Я понимаю, что не вовремя приехал со своим предложением, – холодно сказал ему Владимир. – У вас в доме траур. Но я слышал о намерениях Юлии Васильевны удалиться в монастырь.

– Какой монастырь! – замахал руками помещик Иванцов. – Замуж! Замуж!

– Отец! – одернула его Жюли. И тихо сказала, обращаясь к Лежечеву: – У меня и в самом деле были такие намерения. Я собиралась заняться этим неотложно, завтра же.

Лежечев подошел и почтительно склонился к ее руке:

– Юлия Васильевна, я уважаю любое ваше решение. Если вы передумали и готовы принять мое предложение, то я буду безмерно счастлив.

Жюли вспыхнула.

– Ну конечно же готова! – закричал Иванцов. – Разве не видно, что готова!

– Отец! Свадьбу придется отложить.

– Э! – расцвел Иванцов. – Раз о свадьбе заговорила, значит, согласна!

Жюли покраснела. Добившись, чего хотел, Лежечев вскоре уехал. Он так и не сказал Шурочке ни слова. Не успел он отъехать от дома, как во дворе у Иванцовых вновь появился визитер. В карете с гербами приехал граф Ланин. Шурочка поняла, что это по ее душу.

Граф вошел в дом, безразлично поздоровался со всеми и сказал Василию Игнатьевичу, что хотел бы поговорить наедине с его младшей дочерью. Их тут же оставили одних. Граф почтительно прикоснулся губами к ледяной Шурочкиной руке, потом посмотрел ей прямо в глаза и тихо сказал:

– Вас, должно быть, расстроит это известие. Кажется, я только что убил господина Соболинского.

– Да-да… Это хорошо… – Она говорила это не ему, и даже не себе. Просто потому, что надо было что-то сказать. Какие-то слова, которые теперь уже не значили ничего. Его больше не было.

– Хорошо? – удивленно переспросил граф. – Мне казалось всегда, что вы сильно любили его. Я думал, что вы сейчас будете рыдать, быть может, упадете в обморок. Вы – необыкновенная женщина!

Шурочка молчала.

– Угодно вам сегодня же ехать со мной?

– Как? Сейчас? Сию минуту? – вздрогнула она. Ей хотелось бы с ним попрощаться.

– Мне нечего больше делать в этих краях. Да и вам, кажется, тоже. Вам надо поскорее обо всем этом забыть. Поверьте мне: время лучший лекарь. Так угодно?

– Да, я готова. Куда мы едем?

– Вам не все ли равно? – усмехнулся граф. Кажется, он все понял.

Как бы ни пыталась она скрыть свои чувства, все было на ее лице, в ее глазах. Ее первая любовь умерла, но в то же время осталась с нею навсегда. Если бы это было по-другому, если бы не было этого убийства, она со временем забыла бы Сержа. Но теперь его призрак все время будет ее преследовать. Они оба это понимали.

– Идите к себе, Александра Васильевна, – сказал граф. – Мне надо поговорить с вашим отцом. Это не займет много времени.

Появился Василий Игнатьевич, от чрезвычайного волнения враз протрезвевший.

– Присядьте, – сказал ему граф, словно бы это он был здесь хозяином.

Шурочка вышла из гостиной, оставив их вдвоем. «Смогу ли я ему это простить? – подумала она. – Он отныне будет спокоен, не опасаясь более за свою дворянскую честь. Но я? Что будет со мной?» Она начала медленно подниматься по лестнице.

– Барышня! – кинулась к ней горничная Варька.

– Что такое? – устало спросила она. – Что еще?

– Барышня, вас спрашивают!

– Кто?

– Дворовая девка пришла из усадьбы Соболинских. Впустить?

– Какая еще девка? – удивилась Шурочка.

– Так не впускать? – обрадовалась Варька.

– Впусти, конечно!

Из усадьбы Соболинских! Шурочка заволновалась. Ей принесли весточку! А вдруг он жив? Она замерла на лестнице. Вошла девка, в домотканом сарафане, босая, но лицо ее было чистым и необыкновенно красивым, русая коса в руку толщиной, огромные голубые глазищи. Несомненно, у нее было какое-то важное известие.

– Идем со мной, – велела Шурочка.

Они поднялись наверх. Девка вошла в ее комнату и стала с интересом оглядываться.

– Ну? – требовательно спросила Шурочка. Она ожидала письма.

– Велели передать.

– Ну, так давай! – в нетерпении сказала она девке.

Та полезла за пазуху и вытащила оттуда обитый бархатом футляр. Увидев его, Шурочка невольно вздрогнула.

– Вот. Барин велел передать.

– Какой барин?

– Сергей Михайлович. Мой барин.

Шурочка покачала головой. В футляре наверняка алмаз! Доверить целое состояние дворовой девке! Но потом она поняла: лучшего помощника Сержу не найти. Как она сейчас сказала! Мой барин! В огромных голубых глазах обожание и безмерная тоска.