Не исключено, что та же самая мысль пришла в головуневедомому Арману – судя по легкому шуму, он предпринял наступление посредствомзаключения предмета своей страсти в объятия.

– Боже мой, Арман! – послышался укоризненныйголосок. – Как вы напористы! У меня подкашиваются колени, право, и яготова сделать глупость… Ах, нет – я тверда!

– Марион, Марион! – задыхающимся голосом отозвалсяАрман. – Любовь моя жаждет поэтического выражения!

– О, мой поэт… Начинайте же… Нет, не это! Стихи…

Арман с большим чувством продекламировал:

– Шлю ветрам вздохи, слезы лью в унынье,

Покой мне чужд и отдых мне неведом,

И больно мне, что путь за вами следом

Привел меня туда, где стражду ныне;

Но позади небытие пустыни:

Бежать от вас – отдаться худшим бедам;

И мне еще больней, что вам об этом

Сказать не смею я в немой кручине.

Коль устремлюсь к вершине, путь измерен

Стопами тех, кто пал вдали от цели.

Мне их пример – в печаль и в устрашенье.

Всего же горше то, что мной потерян

Надежды свет, светивший мне доселе

Во тьме глубокой вашего забвенья…

Послышался глубокий вздох:

– Ах, Арман, что вы делаете? Моя твердость тает…

"Он в самом деле настоящий поэт, – с нескрываемымуважением подумал д’Артаньян, притаившись, как мышь. – Я бы и двух строк врифму связать не смог, а он – эвона, какие кружева сочиняет…"[22]

– Марион…

– Арман…

– Позвольте увлечь вас в дружескую тень ниши…

"Только не сюда! – готов был возопитьд’Артаньян. – Хватит испытывать мое терпение! Я вам не мраморный!"

Однако, на его счастье, парочка скрылась в соседней нише.Некоторое время царило молчание, перемежавшееся лишь многозначительнымшуршанием ткани и звуками, которые человек цинический без колебаний определилбы как страстные поцелуи, – а поскольку д’Артаньян, увы, был как разтаков, он склонился именно к этому определению. А очень быстро раздался вздох-стон,неопровержимо свидетельствовавший, что сию секунду в славном городе Париже, гдеи без того превеликое множество рогоносцев, их число увеличилось еще на однуперсону.

"Дьявольщина! – сердито подумал д’Артаньян. –Слева – Констанция с англичанином, справа – Арман с этой… Сколько же их тут?Вот так домик под названием Лувр! Хорошенькие тут заведены нравы, нечегосказать! Только подумать, хозяин этого славного дома, то бишь егохристианнейшее величество, завзято преследует людей, позволивших себе невинныезабавы вроде тех, что происходят в кварталах Веррери, в то время как в егособственном доме… Интересно, когда король в Лувре, здесь то же весельепроисходит? Он сейчас в Компьене, правда… Вот уж поистине – кот за дверь, мышамраздолье…"

– Арамис! – послышался тихий, знакомый голос.

Чуть поколебавшись, д’Артаньян выскочил из ниши (что никакне повлияло на возню в соседней, продолжавшуюся с прежним пылом) и на цыпочкахподошел к герцогине. Шепотом спросил:

– Где вы так долго были? Я чертовски волновался…

– А почему так тихо? – отозвалась герцогиня почтинормальным голосом.

– Да понимаете… Как бы это сказать…

Перехватив направление его выразительного взгляда, герцогинярешительно подошла к нише, заглянула туда и, со смехом воскликнув: "Ничегоне вижу, ничего не слышу!" вернулась к д’Артаньяну.

– Господи, Арамис, какой вы впечатлительный! –воскликнула она весело. – Можно подумать, вы впервые… Милый мой, таков ужЛувр, и ничего с этим не поделать. Пойдемте.

Следуя за ней по коридору направо, д’Артаньян с любопытствомспросил:

– Интересно, а когда его величество ночует в Лувре…

– Могу вас заверить, все обстоит точно так же, –фыркнула герцогиня. – Хорошо еще, наш король не имеет привычки бродить покоридорам и переходам с лампой, как ночной сторож. То-то была бы для негоохапка сюрпризов! – Она непринужденно заглянула в комнату, где все ещепродолжалось самое живое и тесное общение англичанина и француженки. – А,ну конечно, он задрал-таки подол малютке Констанции, воплощенной скромности…Кстати, вам известно, что ваш обидчик, д’Артаньян, поселился у нее на квартире?

– Н-нет… – пробормотал гасконец.

– Точно вам говорю, у меня самые верные сведения.Представляю, что там происходит в отсутствие галантерейщика, какие фокусыоткалывает резвушка Констанция… Быть может, пригласим ее к нам попозже, когдаангличанин устанет? – Она звонко рассмеялась. – Боже, да выпрямо-таки шарахнулись! Арамис, ну разве можно в наш просвещенный век сохранятьстоль замшелые представления о любви? Сдается мне, я многому могу вас научить… –Она остановилась. – Тс!

– Что такое? – тревожно завертел головойд’Артаньян, хватаясь за шпагу.

– Я вам просто хотела показать историческоеместо, – сказала герцогиня. – Именно тут, в этом самом коридоре, летпятьдесят назад Ла Моля, любовника Маргариты Наваррской, поджидали в темномуглу пять убийц, собравшихся задушить его без шума. И это были не какие-то тампрохвосты – два короля, два принца крови и один владетельный герцог… Никогда неслышали эту историю?

– Нет. У нас в… – он запнулся и вовремяпоправился, – у нас в Лимузене об этом никогда не рассказывали… Кто онибыли?

– Короли – Карл Девятый Французский и ГенрихНаваррский, принцы – Алансон и Анжу, да вдобавок герцог Гиз, предок моегомуженька. Но знаете, что самое смешное? Ла Моль не пошел этой дорогой, потомучто его предупредили, и сделал это не кто иной, как муж Марго, сам Генрих. Унего, знаете ли, были на сей счет свои соображения, не имевшие ничего общего сглупой ревностью… Вот образец для подражания! О чем вы задумались?

– Эта история говорит еще и о том, что среди пятерыхзаговорщиков всегда найдется изменник…

– Как обычно, – сказала герцогиня серьезно. –Как обычно… Однако вы неглупы, Арамис…

– А вы считали иначе?

– О, что вы… – Она остановилась, взяла д’Артаньяназа рукав и притянула вплотную к себе. В полумраке ее глаза, казалось, светилисьизнутри, как у волчицы. – Смотрите только, не покажите себя чересчурумным… Понимаете, о чем я?

– Конечно, – сказал д’Артаньян. –Успокойтесь, герцогиня. Предав ваш заговор, я получу гораздо меньше, чем могудостичь, будучи его преданным участником…