— И не обвинять его в убийстве отца. Твоего обещания мне недостаточно. Поклянись! — Ренальд достал из ножен меч и протянул его Клэр. — Поклянись на кресте рукоятки, на священном камне из Иерусалима.

— Или ты сломаешь мне ногу? Каким образом?

— Ты сомневаешься в том, что я способен на это?

Нет, в этом Клэр не сомневалась. У Ренальда хватит сил расправиться с ней.

Она перевела взгляд с иерусалимского камня на лицо Ренальда, которое, казалось, вмиг окаменело от непреклонной решимости осуществить свою угрозу. Господи, как они дошли до этого?

Любовь довела их до такого состояния. Ее любовь к отцу, которая мешала ей отдаться убийце. Ее любовь к Ренальду, которая казалась ей греховной, слишком желанной и поэтому недопустимой. Его любовь к ней и готовность причинить боль во имя ее спасения.

Поистине гордиев узел.

— Обещаю! — решилась наконец она, торжественно положив руку на рукоять меча. — Во время нашего пребывания при дворе я не стану подвергать сомнению право Генри Боклерка на трон и не стану обвинять его в убийстве отца.

Ренальд закрыл глаза. Когда он открыл их, Клэр увидела, что они повлажнели. Слезы? Разве волк может плакать?

Но он не был волком. Он был человеком, которого она любила.

— Спасибо, — сказал Ренальд и убрал меч.

— Я все же должна буду просить короля о расторжении брака.

— У тебя осталось два дня, чтобы принять окончательное решение.

— Что может измениться за два дня?

— Всегда можно молиться о чуде, — улыбнулся он. Клэр вышла из комнаты, размышляя над его словами. Молиться. Разве убийцы молятся? Впрочем, по воскресеньям он никогда не устраивает учебных сражений. Как же она раньше об этом не подумала!

― Клэр!

Она обернулась на окрик и увидела своих теток.

— Вот, — сказала Фелиция и протянула потерянный дневник.

— Где ты взяла его? — радостно воскликнула Клэр.

— В куче запасных досок, на которых режут хлеб. Наверное, ты оставила его на кухне по рассеянности. Пора тебе серьезнее относиться к жизни, Клэр. Хотя все мозги у тебя сейчас сосредоточены между ног.

— О, Фелиция… — пробормотала Эмис.

Клэр не обратила внимание на замечание Фелиции и убедилась, что с дневником все в порядке.

— Я совсем не легкомысленно отношусь к книгам, Фелиция. Наверное, Эйдо подбросил его, когда приезжал в последний раз.

— Как тебе могло такое прийти в голову! С чего ты взяла? — усмехнулась Фелиция.

— Эйдо не захотел признать, что кто-то из его людей украл дневник. Спасибо, что нашла его, Фелиция. Хотя работу мне придется отложить до следующих праздников. Король пригласил нас ко двору в Кэррисфорд.

— Нас? — переспросила Фелиция, выпрямившись, как струна.

— Нас с Ренальдом, — небрежно подтвердила Клэр. — Я хочу попросить вас присмотреть за хозяйством, пока мы будем в отъезде.

— Вот еще! — пожала плечами Фелиция. — Чего ради?

В ответ раздался голос Ренальда, который тихо подошел и встал за спиной у Клэр:

— Ради христианского милосердия, леди Фелиция. Уверен, что в следующий раз, когда нас пригласят ко двору, мы сможем взять вас с собой.

— Это только в том случае, если вы с Клэр останетесь мужем и женой, — зло сощурилась Фелиция. — Или она передумала? В конце концов решила, что смерть отца ничего не значит?

— Фелиция!

— Ты притворяешься благородной и честной, а на самом деле хочешь того же, что и все. Я подозреваю, что ты хотела его с самого начала.

— Это неправда. Я пыталась уговорить тебя выйти за него.

— А сама с радостью согласилась сделать это, как только представилась возможность, разве не так? У меня и времени-то не было подумать!

— Клэр, ты же знаешь, — хныкала Эмис. — Я… я же предлагала…

Клэр открыла было рот, чтобы вступить в спор с тетками, но поняла, что это бесполезно.

— Как приятно ощущать себя лакомой косточкой среди истекающих слюной… псов, — вмешался Ренальд. — Клэр пора собираться в дорогу. Мы отправляемся с восходом солнца. Пойдемте, миледи.

Клэр с радостью подчинилась. В голове у нее все перепуталось. Ренальд предупредил ее, что просто терпимого отношения к себе не примет. Она должна полюбить его таким, каков он есть. И его страшный меч тоже.

— Ренальд, Фелиция переменила свое мнение. Если наш брак будет расторгнут, ты возьмешь ее в жены? — робко поинтересовалась она.

— Я люблю тебя, — ответил он.

Клэр закрыла глаза. Его слова вызвали в ней нестерпимую боль.

— Наверное, я заслуживаю такого наказания, Клэр. Я завоеватель, который привык сражаться и побеждать. Генри называет Саммербурн раем, и я с ним совершенно согласен. А ты — ангел. Я полюбил тебя почти с первого взгляда, но любовь не сделала меня благородным. Напротив, я стал жадным.

— Жадным?

— Выслушай меня. — Он приложил ей палец к губам. — Я хочу, чтобы ты знала все. Да, я виноват. Я делал все, чтобы завоевать тебя. Если бы я был благородным человеком, мне следовало давно сказать тебе правду. Дать тебе возможность уйти.

— Но ведь ты должен был жениться в Саммербурне, а Фелиция и Эмис были в монастыре!

— Они сбежали потому, что я приказал своим людям рассказывать про меня небылицы так, чтобы они могли подслушать.

Клэр должна была бы рассердиться, но, с другой стороны, если бы не стратегия Ренальда, ее бы сейчас здесь не было.

— Я тебя прощаю. Но ты и впрямь заслуживаешь наказания. Если я решу расторгнуть брак, ты возьмешь в жены Фелицию?

— Пожизненное наказание… — обреченно вздохнул он. — Я согласен, если только это облегчит тебе выбор. Я обещаю быть добрым с ней. Я умею доставить женщине удовольствие.

— Ренальд… — начала Клэр, сама толком не понимая, что хочет сказать. Ее разрывали противоречивые чувства.

— Я должен сделать еще одно признание, — откликнулся он. — Я бесчестно повел себя с тобой на супружеском ложе.

— Не понимаю…

— Я вел себя недостойно. Я использовал Божий дар против беспомощного ребенка.

— Разве я была так уж беспомощна? — покачала головой Клэр.

Он рассмеялся, и Клэр подумала, что священники правы — исповедь приносит облегчение.

— Нет, конечно, но мои намерения были дурными. Не обольщайся на мой счет, любой мужчина был бы ничуть не хуже.

— Но ты единственный мужчина, которого я люблю! — Клэр отдавала себе отчет, что произносить такие слова очень опасно, но они были искренни. Она растерялась и не видела другого выхода, кроме как говорить правду.