– Эльстон, вы думаете, это разумно – взять мальчика с собой?

Его старый друг выпрямился в седле, но голос его звучал, как и всегда, невозмутимо.

– Почему бы и нет, мой дорогой?

– Но ведь вы же знаете, это очень рискованно.

– А почему мальчик не должен рисковать наравне со всеми остальными? Послушай, Эрнест… ты помнишь, как мы впервые встретились в Гернси? Я тогда собирался увидеть то место, где училась моя жена. Знаешь ли ты, как она умерла?

– Я лишь знаю, что ее смерть была насильственной.

– Я расскажу тебе, хоть мне и тяжело об этом говорить. Она умерла от удара зулусского ассегая, через неделю после рождения мальчика. Ему она спасла жизнь, спрятав его в куче соломы. Не спрашивай меня о подробностях, я не могу об этом вспоминать. Возможно, теперь ты лучше поймешь, почему я командую корпусом, идущим на войну с зулусами. Возможно также, что поймешь ты и то, почему со мной мой сын. Мы идем мстить за жену и мать – или погибнуть на поле боя. Я долго ждал этой возможности – теперь она у меня есть.

Эрнест не сказал в ответ ни слова и вскоре вернулся к своему подразделению.

Двадцатого января корпус Эльстона, спустившись от Претории, встал лагерем у брода Роркс Дрифт на берегу Баффало Ривер, недалеко от группы зданий, которые было решено использовать под госпиталь – и которым суждено было войти в историю.

Здесь их догнал приказ присоединиться к колонне под командованием самого лорда Челмсфорда, которая разбила лагерь в девяти милях от реки, в месте под названием Изандлвана, или «Место Маленькой Руки».

На следующий день, 21 января, корпус двинулся на соединение с войсками, следуя по тракту мимо горы Инглазати, и к полудню прибыл в большой военный лагерь, где уже находились две с половиной тысячи человек всех видов подразделений под общим командованием полковника Глинна. Лагерь протяженностью около восьмисот ярдов расположился на широкой плоской равнине у подножия обрывистого холма причудливого вида – такие холмы не редкость в Южной Африке. Это и было поле Изандлвана.

– Ого! – непривычно горячо воскликнул Эльстон, когда они выехали на гребень холма, откуда открывался вид на лагерь. – Они не окапывались. Проклятье, они даже не окружили лагерь повозками.

С этими словами он выразительно присвистнул.

– Что вы имеете в виду? – спросил Эрнест.

Мистер Эльстон так редко выказывал удивление или раздражение, что теперь Эрнесту было совершенно ясно – происходит что-то плохое.

– Я имею в виду, Эрнест, что лагерь совершенно незащищен от нападения и разрушения, а люди от неминуемой гибели – если зулусы вздумают напасть ночью. Как их сдержать в темноте, когда даже не видно, куда ты стреляешь? Ни одного препятствия на их пути. Здешние офицеры наверняка недавно прибыли – и понятия не имеют, что такое атака зулусов, это очевидно. Надеюсь, в ближайшем будущем у них не будет возможности это узнать. Взгляни туда! – и мистер Эльстон указал на ближайшую к ним повозку. На ней, среди прочих вещей, лежали биты и мячи для крикета. – Они думают, что выехали на пикник. И какой был смысл посылать порознь четыре довольно немногочисленные колонны, растянувшиеся по всему Зулуленду, рискуя быть смятыми врагом, который умеет передвигаться стремительно, делая по пятьдесят миль в день, и в любой момент может просто проскользнуть мимо них и превратить Наталь в бесплодную пустыню? Ладно, бесполезно теперь причитать. Надеюсь, что я ошибаюсь. Возвращайся к своим людям, Эрнест, – войдем в лагерь организованно. Рысью – марш!

Прибыв в лагерь, мистер Эльстон представился командованию и узнал, что два больших вооруженных отряда под командованием майора Дартнелла ушли на разведку к горе Инглазати, где, как предполагалось, зулусы сосредоточили крупные силы. Эльстону было приказано пока дать отдых лошадям, чтобы завтра утром он со своим корпусом смог присоединиться к кавалерии майора Дартнелла.

В ту ночь, стоя возле палатки и куря трубки перед сном, мистер Эльстон и Эрнест разговорились. Ночь была великолепна, звезды ярко сияли на небе, и молодой человек не сводил с них глаз.

– Засмотрелся на звезды? – спросил мистер Эльстон.

– Я размышлял о наших будущих жилищах, – усмехнулся Эрнест.

– Ты веришь в это? Бессмертие души и все такое?

– Да, я верю в то, что мы проживаем множество жизней – может быть, некоторые из них и там, на звездах. А вы – нет?

– Не знаю, но мне это кажется довольно… самонадеянным. Почему ты рассчитываешь, что место среди сияющих звезд уготовано именно тебе – а не им? – и мистер Эльстон ловко прихлопнул сразу дюжину летучих муравьев, ползающих по рукаву мундира. – Только представь, насколько ничтожна разница между этими муравьями и нами в глазах той Силы, что может создать и тех, и других? Взгляни – у них тоже есть дома, правительство, колонии, армия и чернорабочие. Они порабощают и захватывают территории, копят богатство, ведут войны и живут в мире. В чем же разница между нами? Мы больше размером, ходим на двух ногах, больше любим страдать и верим, что у нас есть душа. Неужели этого достаточно для уверенности, что для нас зарезервирован рай – или все эти сияющие миры – после нашего исчезновения? Возможно, мы уже достигли предела своего развития. Для них еще возможен путь вперед, а нас ждет просто смерть. Кто знает. Так не лучше ли просто летать и пользоваться настоящим, ибо будущее все равно туманно и не определено.

– Вы начисто игнорируете религию.

– Религию? А какую именно? Их же так много. Наш христианский Создатель, Будда, Мохаммед, Брахма – и у каждого миллионы поклонников и последователей. Каждое божество обещает разное, каждое требует поклонения, каждое внушает одинаково сильную веру, поскольку именно слепая вера способна объяснить все на свете. Каждый удовлетворяет свои духовные устремления. Могут ли все эти религии быть истинными? Каждая считает все другие ложными и недостойными; каждая стремится обратить именно в свою веру – и терпит неудачи. Мало о чем можно сказать то же самое.

– Однако в основе всего лежит дух…

– Возможно, возможно. Во всех религиях очень много благородного и возвышенного – но много и ужасного. К реальным страхам и беспокойству за свое физическое существование религия предлагает добавить еще более темный ужас существования духовного, которое к тому же еще и бесконечно. Истинный христианин почувствует себя обделенным, если лишить его ада и его персонального дьявола. Что до меня, то я в это все не верю. Если ад существует – то только здесь, на земле. Этот мир и есть место искупления всех грехов мира, а единственный настоящий дьявол – дьявол злых страстей человеческих.

– Можно быть религиозным и добрым человеком, не веря в ад, – сказал Эрнест.

– Надеюсь на это, иначе мои шансы невелики. Кроме того, я не отрицаю существование высших сил. Я лишь не согласен с тем, что им приписывают жестокость. Возможно зло и кровопролития накапливаются, этот мир начинает агонизировать, и всевышний преследует какую-то высшую цель… Из тел миллионов живых существ Природа, неустанно трудясь и преследуя свои цели, создала камни – однако этот процесс вряд ли приятен самим живым существам, чьими скромными усилиями происходили эти грандиозные преобразования. Они жили, умирали миллиардами, для того, чтобы через десять тысяч лет получился камень. Возможно, это же произойдет и с нами. Наши слезы, наша кровь, наша агония – все обратится в камень, о чем мы сейчас и не догадываемся; но все это не может быть потрачено впустую, ибо ничто не тратится впустую в этом мире, и камни, в которые мы превратимся, послужат какой-то будущей цели Господа. Но вот в то, что мы мучаемся и страдаем здесь, чтобы потом бесконечно мучиться и страдать там, – тут он указал на звезды, – в это я никогда не поверю. Взгляни, как из лощины поднимается туман: так растет и волна страданий этого мира – приношение богам. Туман рассеется, обратится дождем и принесет благословение земле – но фимиам страданий человеческих будет куриться бесконечно долго, пока земля это вытерпит – или пока он не обернется росой милосердия и прощения. И все же христиане, заявляющие, что Бог есть любовь, утверждают, что для большинства их соплеменников этот процесс должен продолжаться тысячи лет.