Вскоре к ним присоединились другие дамы, и ужасные факты были озвучены вновь, теперь уже самой Каллантой, в то время как Эмили с Шарлоттой лишь подтверждали то, что она говорит правду. Когда сестры собрались уезжать, уже ближе к вечеру, им было отрадно сознавать, что несколько знатных дам, состоятельных и имеющих положение в обществе, искренне озаботились этой проблемой. И сама Калланта уже не могла запросто выбросить из своих мыслей то, каким надругательствам подвергаются подростки вроде Альби.

В то время как Шарлотта была поглощена непримиримой борьбой с детской проституцией в целом, стремясь повлиять на тех, кто определял общественное мнение, Питт по-прежнему был сосредоточен на убийстве Альби.

Этельстан загрузил его делом о мошенничестве; речь шла о многих тысячах фунтов, которые на протяжении нескольких лет были похищены у одной крупной компании. Нескончаемые проверки двойной бухгалтерии, расписок и счетов, допросы бесчисленных перепуганных изворотливых клерков были Питту своеобразным наказанием за то, что он причинил столько хлопот в деле Джерома.

Тело Альби так и осталось в Дептфорде, поэтому Питту было не с чем работать. Делом по-прежнему занималась дептфордская полиция — если им вообще кто-то занимался. Но даже чтобы выяснить такую мелочь, инспектору пришлось самому съездить в Дептфорд в свое свободное время, после того как он закончил все дела, связанные с расследованием мошенничества. Проводить расспросы нужно было предельно осторожно, чтобы о них не прознал суперинтендант.

Стоял тот черный вечер после одного из тех унылых, беспросветных дней, когда в каминах совсем нет тяги, потому что воздух слишком тяжелый, и в любой момент небо грозит пролиться дождем из свинцово-серых туч, протянувшихся над самыми крышами и поглотивших горизонт. Газовые светильники неуютно мерцали, не в силах рассеять сплошной мрак, а ветер, дующий с реки, приносил запах прилива. На камнях брусчатки блестела тонкая наледь; двуколка, которую поймал Питт, быстро летела вперед, а возница сотрясался в непрестанных приступах хриплого кашля.

Извозчик остановился перед полицейским участком Дептфорда, и у Питта не хватило духа попросить его подождать, хоть он и понимал, что пробудет здесь, скорее всего, недолго. Ни человека, ни зверя нельзя было просить стоять без дела на этой мрачной улице, пронизываемой ветром. Холод мог убить лошадь, разгоряченную бегом; вознице, чей заработок зависел от животного, пришлось бы ездить кругами, не получая выручки, а просто чтобы не дать поту застынуть, от чего лошадь могла бы замерзнуть.

— Всего хорошего, сэр. — Коснувшись поля шляпы, извозчик тронулся в темноту и полностью скрылся из виду еще до того, как доехал до третьего фонарного столба.

— Счастливо.

Развернувшись, Питт поспешил под защиту стен участка, к слабому теплу пузатой печки. На этот раз дежурил другой констебль, но на столе рядом с его локтем стояла неизменная кружка чая. Назвав себя, инспектор сказал, что уже приходил сюда, чтобы опознать труп Альби.

— Здравствуйте, мистер Питт, — весело приветствовал его констебль. — Что вы хотите от нас сегодня, сэр? Боюсь, новых трупов, которые заинтересовали бы вас, у нас больше нет.

— Новых мне не нужно, спасибо, — ответил Питт. — Я и этот-то не получил. Просто хочу узнать, как продвигается расследование. Поскольку я знал этого человека, я могу чем-нибудь помочь.

— Тогда вам лучше переговорить с сержантом Уиттлом, сэр. Дело ведет он, какое оно есть. Хотя, если честно, не думаю, что у нас есть надежда узнать, кто это сделал. Вы сами понимаете, мистер Питт, таких бедолаг убивают каждый день, по той или иной причине.

— Значит, через вас их проходит много? — спросил Питт, чтобы поддержать разговор. Он оперся о стол, показывая, что не торопится встретиться с начальством.

Констебль растаял от подобного внимания. Многие предпочитают обращаться по меньшей мере к сержанту, и ему было приятно, что у него спрашивал совета инспектор.

— О да, сэр, время от времени. Речная полиция часто приносит их нам — здесь и в Гринвиче. И, разумеется, в Уоппинг-Стэрс — это самое естественное место.

— Убитые? — спросил Питт.

— Бывают и убитые. Хотя трудно сказать наверняка. Много утопленников, а как узнать, сами они упали в воду, спрыгнули или их столкнули?

— Какие-нибудь отметины? — вопросительно поднял брови инспектор.

— Храни нас господи, у большинства и так полно отметин, задолго до того как они попадают в воду. Есть те, кому, похоже, нравится колотить других, вместо того чтобы вести себя так, как подобает порядочным людям. Видели бы вы, каких к нам доставляют женщин, совсем еще девочек, моложе, чем была моя жена, когда выходила за меня замуж, а ей тогда было семнадцать. Конечно, кое-кого из девочек лупят сутенеры за то, что они пытаются утаить деньги. Все это, а еще течение, удары об опоры моста… так что иногда бывает трудно признать в трупе человеческое существо. Я вам скажу, порой мне хочется плакать. У меня внутри все переворачивается, точно говорю, а это просто так не бывает.

— Рядом с доками много борделей, — тихо произнес Питт после непродолжительного молчания, в течение которого оба полицейских перебирали свои страшные воспоминания. Это был не вопрос, а утверждение.

— А то как же, — согласился констебль. — Самый большой порт в мире, Лондон! — Он произнес это с определенной гордостью. — Что еще можно ожидать? Моряки вдали от дома, после долгого плавания, и все такое. И, наверное, когда полно женщин, и мальчиков, те, у кого есть такие наклонности, — констебль брезгливо поморщился, — они, естественно, приходят сюда и из других мест, зная, что найдут здесь все, что хотят. Не раз бывало, я видел, как извозчик останавливается перед подобным заведением, и из него выходит какой-нибудь разодетый джентльмен. Но, наверное, вы сами все это знаете, поскольку сами из такого же района.

— Да, — подтвердил Питт, — знаю. — Хотя с тех пор как его произвели в инспекторы, он занимался более серьезными делами, не сталкиваясь больше с обязанностями обходчика, старающегося хоть как-то бороться с пороками.

Констебль кивнул.

— Мне больнее всего видеть, как во все это втягивают детей. Наверное, взрослые могут делать то, что им вздумается, хотя я не могу видеть, когда женщина падает так низко, я всегда вспоминаю свою мать, но дети — это совсем другое. Знаете, странно, сюда приходили две дамы — настоящие дамы, все разодетые, говорят правильно, и красивые, как герцогини. Они приходили вчера, сказали, что собираются бороться с детской проституцией. Хотят привлечь внимание общества. Не думаю, что они чего-нибудь смогут добиться. — Он грустно усмехнулся. — Этим грешат те, кто может заплатить за свои прихоти большие деньги. И нечего притворяться, будто те, от кого что-то зависит, ничего не знают! И все же не скажешь благородной даме в лицо, что всем этим занимаются мужчины ее круга, правда? Сам я их не видел, но констебль Эндрюс, он тогда был дежурным, сказал, что дамы пожелали взглянуть на труп, выловленный из реки, — тот, ради которого вы приезжали. Обе побелели как полотно, но не закатили истерику, не хлопнулись в обморок. Можно только восхищаться ими. Просто посмотрели на труп и поблагодарили Эндрюса, вежливые и любезные, и уехали. Надо признать, силы духа им не занимать!