– Павел умер после ранения… и почти одновременно с Людмилой, – сказала она, отводя взгляд.

– Боже мой!.. – Щегловитов почти упал в кресло. – Брат и сестра даже не знали о кончине друг друга… Но, может быть, оно и к лучшему…

– Павел Иванович успел распорядиться перед смертью насчет наследства, – сообщил Штерн, глядя на Евграфа поверх очков. – Все свое имущество он завещал Софье Ивановне Мавриной.

– Вот как? – Щегловитов удивленно вскинул голову. – Ну что ж, Павел часто поступал неожиданно. Только, я думаю, для такой доброй девушки, как Софья, живой брат был бы куда дороже, чем его наследство. – Он замолчал и, отвернувшись, стал помешивать угли в едва тлевшем камине.

Молчала и Софья, уставившись неподвижным взглядом в окно, за которым раскачивались на ветру покрытые нежной весенней зеленью ветви.

Карл Федорович оперся о подлокотники, медленно поднялся с кресла и, кашлянув, негромко произнес:

– Не буду вас беспокоить, сударыня, пока вы в таком потрясении. Завтра пришлю вам бумаги касательно наследства.

После его ухода Евграф повернулся к Софье с хмурым видом и неожиданно заявил:

– Лучше бы Павел завещал свои имения какому-нибудь другу, или любовнице, или, скажем, монастырю.

– Ты недоволен, что Павел оставил наследство именно мне? – удивилась Софья. – Поверь, для меня это тоже полная неожиданность. Но почему ты недоволен?

Щегловитов нервно прошелся по комнате и остановился перед Софьей, которая тоже поднялась с места и сделала шаг ему навстречу.

– Право, я имею основания быть недовольным, – сказал он с невеселой усмешкой. – Ты теперь богатая наследница и, верно, захочешь пожить свободно, в свое удовольствие, а я тебе больше не понадоблюсь! Ты приняла мое предложение, пока была бедна, а теперь…

– Значит, ты считаешь, что я приняла твое предложение лишь из корысти? Других причин не было?

– Других причин? Но ты ведь не любишь меня, Софи? – Он, слегка прищурившись, посмотрел ей в глаза. – Или все-таки я тебе нравлюсь? Смею ли я надеяться?

– Ты показал себя благородным человеком, Евграф, когда предложил свою руку девушке, у которой не было ни приданого, ни положения в обществе. Мне нельзя было этого не оценить. Теперь, когда я так внезапно получила состояние, неужели ты думаешь, что я заберу свое слово назад?

– Но ведь теперь у тебя могут быть и другие женихи – блестящие юноши, светские львы, а не такие печальные вдовцы, как я.

– Мне не нужны блестящие юноши. Мне нужен честный и верный человек, доказавший свое бескорыстие.

Говоря это, Софья была совершенно искренна. Не любовного вихря она искала, а надежной опоры в жизни, способной защитить от одиночества и дать уют семейного благополучия.

– Тогда я счастлив… – прошептал Евграф, заключив ее в объятия. – Давай уедем из Москвы, как только Штерн оформит все бумаги. Если ты хочешь венчаться в Старых Липах, у своего любимого священника, значит, так и будет. Сделаю все, как ты скажешь, любовь моя.

Софья не вырывалась из его рук, но невольно сжала губы, когда Щегловитов запечатлел на них свой поцелуй. Впрочем, будущий жених, казалось, вовсе не заметил ее холодности, она же со вздохом подумала: «Ну что ж, я постараюсь к нему привыкнуть и когда-нибудь его полюбить».

В Старые Липы Софья и Евграф добрались на почтовых, по пути заехав в Ниловку и оповестив оставшихся там крестьян и дворовых о том, что у имения теперь появилась новая хозяйка. Поместье почти не изменилось с тех пор, как Софья побывала здесь еще во время войны, но все же некоторые признаки восстановления наблюдались; мужики работали под руководством Трофимыча, который пользовался у них уважением. Его-то Софья и назначила управителем, пообещав в скором времени вернуться в поместье, самолично занявшись его обустройством. Щегловитов не отставал от нее ни на шаг и во всем поддерживал, а слуги смотрели на него с настороженным любопытством, подозревая в нем будущего мужа хозяйки. Затем, не задерживаясь в Ниловке лишнего дня, Софья со своим спутником направилась дальше, в Харьковскую губернию.

Невозможно было не прочувствовать того праздничного настроения, которое наблюдалось не только в Москве, но и в уездных городках, селах и на почтовых станциях. Торжество недавней победы всех воодушевляло, всем давало надежду на лучшую жизнь. Свою гордую причастность к победе ощущала и молодежь, возмужавшая на войне, и ветераны, знававшие не одну славную баталию, а также и простые крестьяне, и мирные обыватели. Всюду слышались песни, смех, оживленные разговоры; вояки, побывавшие в заграничном походе, перемежали русскую речь иностранными словами, наигрывали французские песенки, пили вино и повсюду, как герои, встречали любезный прием в женском обществе.

Но Софья не могла в полной мере разделить тот радостный подъем, которым было охвачено большинство русских людей. Слишком многое из ее жизни ушло безвозвратно, и слишком отчетливо она стала понимать, что большие надежды часто заканчиваются большими разочарованиями.

Щегловитов, замечая ее смутное настроение, старался развеселить девушку всякими смешными и не слишком приличными историями, но она его едва слушала. В какой-то момент Софья вдруг поняла, что едет в Старые Липы не только из-за отца Николая, но также и потому, что хочет оттянуть венчание с Евграфом. Ей хотелось, чтобы дорога длилась подольше, но резвые почтовые тройки и хорошая погода сделали путешествие на диво коротким.

Был солнечный майский день, полный ароматов цветущих садов и буйством ярких красок, когда путники прибыли в Старые Липы.

– Райские места в этих южных губерниях, – заметил Щегловитов, оглядываясь по сторонам. – Наверное, тетушка Домна хорошо хозяйничала в своем имении?

Софья ничего не ответила, устремившись к крыльцу, со ступеней которого уже спешили ей навстречу Эжени и Франсуа.

Пока девушка обнималась со своими верными друзьями, подошел Щегловитов и сопровождавший его слуга по имени Касьян, который был у Евграфа доверенным человеком. До отъезда Софья успела написать супругам Лан, сообщив обо всех новостях, в том числе и о своем согласии стать женой Щегловитова. И сейчас Эжени и Франсуа с изрядной долей настороженности поглядывали на молодого человека, с которым, возможно, скоро будет связана жизнь новой владелицы имения. Они уже видели Евграфа в Москве, в доме Людмилы, и, как заметила Софья, он не произвел на них благоприятного впечатления. Однако девушка отнесла это на счет тех обстоятельств, при которых когда-то произошло знакомство.

Впрочем, внешне супруги Лан ничем не проявили своих сомнений, встретили гостя с надлежащей приветливостью.

Эжени приготовила Софье, как хозяйке, комнату Домны Гавриловны, но девушка решительно отказалась, вселившись в свою прежнюю, где все оставалось таким же, как до ее отъезда. Евграфу отвели комнату для гостей, Касьяна поселили рядом с новым кучером Пахомом, которого взяли на место сгинувшего в Москве Терентия.