— Тогда поторопись, мы ведь все живые, знаешь? И Марк в том числе.

Наташа вдруг начинает кусать губы, я вижу, что она волнуется.

— Ну, в чем дело? С преамбулой мы закончили. Зачем же ты все-таки пришла?

— Хорошо, — ее взгляд становится молящим и беспомощным, как у больной собаки. — Ты и правда все видишь и все понимаешь. Я… Скажи, а что, если бы Марк к тебе… вернулся, а?

Еще несколько месяцев назад я бы, наверное, просто задохнулась, как рыба, выброшенная на берег, от этих ее слов, но сейчас…

— Ты маленькая, жестокая и бестолковая девчонка! По-твоему, люди — это марионетки, которыми можно управлять, дергая за ниточки? Так ты думаешь, да?

— Ну… в большинстве случаев это именно так и есть, — она пожимает плечами. — Разве нет? Но не с тобой, честное слово, не с тобой. Ведь я — это немножечко ты, поэтому я здесь. Рита, я правда не такая уж плохая, вот правда. Даже наоборот.

— Вот-вот, ты — это наоборот, точно.

— Рита, послушай, я…

— А кроме «я» для тебя еще что-нибудь существует? Знаешь, что ты делаешь? Ты проводишь опыты над людьми. Над живыми людьми, над теми, кто тебя любит, — над нами. Смешно, да? Наблюдать, как мы дергаем лапками? И знаешь, что самое страшное? Тебе даже бывает нас жаль.

— Ты права, но ведь это делают все со всеми, чаще всего грубо и неумело. Так было всегда. А я… Я просто умнее, вот и все.

Она сидит на диване, скрестив по-турецки свои красивые ноги. Сквозь шелковую блузку просвечивает тело. Она стала женщиной. У нее удивительные линии и нежная кожа. Нет, она не красива — она прекрасна. Я ловлю себя на том, что любуюсь ею, Наташей. А может, собой, только на двадцать пять лет моложе. И значит, пора перестать сопротивляться, надо всего лишь продолжать ее любить, ведь она — это я. И она это знает.

— Слушай, у меня к тебе совершенно патологическое чувство, ему даже нет названия.

— Тогда, может, ты глубоко внутри лесбиянка?

— Вот сейчас я сделаю то, что хочу уже очень давно и очень сильно: я тебя отлуплю, а там посмотрим… — и я хватаю ее в охапку, и мы падаем, обнявшись, на диван и начинаем — что бы вы думали? — дико хохотать. Хохотать и плакать — навзрыд.

Больно…

НАТАША

Жадно пьет нектар

Бабочка-однодневка.

Осенний вечер.

Любимый мой, родной!

Я хочу рассказать тебе то, что не рассказывала никому и никогда, только сейчас и тебе — ведь ближе тебя у меня нет никого.

Мы все вышли из детства, и я тоже. Оно было у меня самым обычным и даже гораздо лучше, чем у многих. Я не знаю, почему все вышло так, а не иначе, но вышло именно так.

Сколько я себя помню, в детстве я любила представлять, что меня никто не любит. Будто родители меня бросили, взяли и сдали в детский дом. И мне там страшно и горько, но я все равно их люблю и жду, так же, как и все остальные. Но вместо родителей меня берут совершенно чужие, незнакомые люди, и мне обязательно надо им понравиться, потому что иначе они просто вернут меня обратно. И я стараюсь изо всех сил. Я улыбаюсь, заглядываю им в глаза, пытаюсь угадать их желания. Я словно все время говорю им: «Вы не ошиблись, я хорошая, вы никогда не пожалеете, честное слово». Нет, я не произношу этого вслух, но думаю, думаю, думаю эти слова — без конца. И — о чудо! — меня в самом деле начинают любить, жалеть и даже желать. Но в этом самом месте, когда все наконец сбывается, — мне отчего-то делается скучно. И я начинаю искать других, пока еще чужих и хмурых, — пусть и они полюбят меня тоже.

А потом вдруг оказалось, что можно играть в такое по-настоящему. И я играла, играла, играла — без конца. Это было так однообразно и скучно — со всеми, кроме Риты. А потом — почти сразу — появился ты.

Я люблю тебя, а любовь — это как химическая реакция, когда два человека, встретившись, сливаются — мыслями, привычками, запахами — всем. Правда, иногда получается гремучая смесь. И что тут поделаешь, если она взрывается? Все от любви, мой родной, все от любви.

С тех пор, как мы расстались…