— Какие слова, о чем тут говорить? Вы что, не можете думать ни о чем, кроме смерти?

— Но ведь перед нами именно смерть.

— Я вижу, вас не остановить. Вы ведь собираетесь сказать что-то еще. Что ж, валяйте!

— Так прямо и говорить?

— Так прямо и говорите. И чем короче, тем лучше.

— Я не знаю, что случилось в Мексике. Детали тут несущественны. Мне только кажется странным, что это может быть весело — любовь и интимность со случайным встречным. Развлечения, групповые совокупления, оральный секс с незнакомцами — все это можно, ну, а примириться с собственным отцом в его последний час — нельзя? Он посвятил тебе чувство большой силы, Анджела. Я думаю, главная часть его любви досталась тебе. И ты хоть немного должна понять и вознаградить его.

— Дядя Сэммлер! — Она была в ярости.

— Ага. Ты сердишься. Это естественно.

— Вы оскорбляете меня. Вы все время очень хотели меня оскорбить. Что ж, наконец-то вы добились своего, дорогой дядя!

— Я не ставил себе такой цели. Я только думаю, есть вещи, которые всем известны или должны быть известны.

— Ради Бога, прекратите наконец!

— Хорошо, я больше не буду вмешиваться не в свое дело.

— Вы ведете свою особую жизнь в своей унылой комнате. Может, это и очаровательно, но какое это имеет отношение к чему бы то ни было? Не думаю, что вы способны понять, как живут другие люди. Что вы имели в виду, когда говорили про оральный секс? Что вы знаете об этом?

Что ж, значит, у него не вышло. Она бросала ему в лицо то самое, что кричал тот юнец в Колумбийском университете. Он вне игры. Высокий, высохший, не очень приятный старик, осуждает всех, воображает себя бог весть кем. Черт побери, такой Hors d'usage[13]. На фонарь его! Что ж, это действительно не бог весть что. Пожалуй, ему не следовало раздражать Анджелу до такой степени. Но сейчас он и сам дрожал с головы до ног.

В этот момент появилась серая медсестра и позвала Сэммлера к телефону:

— Ведь вы мистер Сэммлер, не правда ли?

Он вздрогнул. Вскочил на ноги.

— Кто зовет меня? Что там? — Он не знал, чего ожидать.

— Вас зовут к телефону. Ваша дочь. Вы можете говорить в коридоре возле дежурной сестры.

— Да, Шула? — сказал он дочери. — Говори же. В чем дело? Где ты?

— Я в Нью-Рошели, а где Элия?

— Мы ждем его. Что тебе сейчас надо, Шула?

— Ты слышал насчет Уоллеса?

— Да, слышал.

— Он и впрямь молодец, что сумел посадить этот самолет без шасси.

— Да, замечательно. Конечно, он чудо природы! А теперь, Шула, я хотел бы, чтобы ты уехала оттуда. Тебе ни к чему рыться в чужом доме, тебе нечего там делать. Я хотел, чтобы ты уехала вместе со мной. Ты обязана меня слушаться.

— Я и не думала поступать иначе.

— Но ты поступила.

— Ничего подобного. Если мы разминулись, то это было в твоих интересах.

— Шула, не пытайся меня одурачить. И хватит о моих интересах. Оставь их в покое. Но ты позвонила, чтобы что-то сказать. Кажется, я понимаю что.

— Да, папа.

— Тебе удалось!

— Да, папа. Разве ты не доволен? И где — угадай, где? В кабинете, где ты спал. В подушке кресла, на котором ты сидел сегодня утром! Когда я принесла тебе кофе, я увидела тебя там. И я сказала себе: «Вот где они, денежки!» Я была почти уверена. И тогда, как только ты уехал, я вернулась и вскрыла его; там было полно денег. Ты бы мог подумать такое о кузене Элии? Я просто поражена. Я не хотела в это верить. Эта подушка была просто набита пачками из стодолларовых бумажек. Прямо набита деньгами под обивкой.

— Господи Боже!

— Я их еще не считала, — сказала она.

— Я бы не хотел, чтобы ты мне лгала.

— Ну хорошо, я сосчитала. Но я не очень-то понимаю в деньгах. Я не слишком деловая.

— Ты говорила с Уоллесом по телефону?

— Да.

— Ты ему рассказала о деньгах?

— Я не сказала ни слова.

— Хорошо, очень хорошо, Шула. Я надеюсь, ты вернешь эти деньги мистеру Видику. Позвони ему, попроси его приехать и забрать их и потребуй у него расписку на всю сумму.

— Папа!

— Да, Шула, именно так!

Он ждал. Он знал, что сейчас она, стиснув трубку одного из этих белых нью-рошельских телефонов, ищет, что бы такое ему сказать, пытаясь подавить свое негодование по поводу его стариковского упрямства и дурацкого чистоплюйства. За ее счет. Он очень хорошо понимал, что она чувствовала.

— А на что ты будешь жить, папа, когда Элии не будет? — сказала она.

Отличный вопрос, очень умный, очень уместный вопрос. Он сейчас потерял Анджелу, он вызвал ее гнев. Он знал, что она может сказать: «Я никогда не прощу вас, дядя». Более того, она действительно не простит.

— Мы будем жить на то, что у нас есть.

— Но представь — он ничего нам не завещает?

— Это его воля. Полностью его воля.

— Но мы — часть семьи. Мы ему самые близкие.

— Ты сделаешь так, как я велел.

— Послушай меня, папа. Я должна заботиться о тебе. Ведь ты мне ни слова не сказал о том, как здорово я нашла их.

— Это было чертовски умно с твоей стороны, Шула. Да-да. Поздравляю. Ты просто умница.

— Я заметила, что подушка под тобой вздулась как-то необычно, а когда я стала ее щупать, я услышала, как шуршат деньги. По шороху я догадалась, что это. Конечно, я ничего не сказала Уоллесу. Он спустит эти денежки за неделю. Я думала, может, я куплю себе несколько платьев. Если бы я одевалась у Лорда и Тейлора, я бы, может, не выглядела так эксцентрично, и у меня появился бы шанс устроить свою жизнь.

— С кем-нибудь вроде Говинды Лала.

— А почему бы нет? Я стараюсь быть интересной, насколько могу при моих средствах.

Эти слова потрясли отца. Не так эксцентрично? Выходит, она понимала, как она выглядит. Значит, в ее поведении присутствовал известный выбор. Парики, хозяйственные сумки, походы на свалки — все это до известной степени было нарочитым. Это она хотела сказать, не так ли? Умопомрачительно!

— И я думаю, — продолжала она, — что мы должны взять их себе. Я думаю, Элия был бы с этим согласен. У меня нет мужа, у меня никогда не было детей, а эти деньги он получил за то, что предотвращал рождение детей, и поэтому, я думаю, будет справедливо, если они достанутся мне. И тебе они пригодятся, папа.