самой окраине города, не обнаружив никаких признаков подготовки к действиям. Напротив, между «осажденными» и «осаждавшими» тянулись бесконечные переговоры о «добровольной» капитуляции, разоружении и т. п. Увидев все это, я отдал Краснову письменный приказ немедленно приступить к решительным действиям против Царского Села с применением артиллерии.

Генерал ответил, что у него мало сил, а при такой нерешительности и беспокойстве казаков следует воздержаться от всяких решительных действий. Было ясно, что он сам не расположен действовать. Я до сих пор убежден, что если бы не интриги в войсках и нежелание командования, мы бы заняли Царское Село еще утром, раньше на двенадцать часов, иными словами, до подавления восстания юнкеров в Петрограде.

Лишь позже стало понятно, что умышленная задержка перед Царским Селом нанесла нашему делу последний удар.

Постоянно оттягивая открытие орудийного огня, генерал Краснов доложил поздно вечером, что намерен немного отвести войска и атаковать Царское лишь завтра утром. Это было уже слишком, я не мог согласиться ни в коем случае.

Во-первых, я не видел никаких препятствий к немедленному взятию Царского Села, во-вторых, считал крайне опасным проявление слабости и нерешительности в наших боевых действиях. В тот самый момент из Петрограда прибыл правительственный комиссар при Ставке Верховного главнокомандующего генерал Станкевич, сообщения которого укрепили мою решимость не уступать Краснову.

Рассказав о ситуации в столице и готовых нас поддерживать силах, Станкевич настаивал на быстром броске к Петрограду. В конце концов решено было немедленно занять Царское. Как и следовало ожидать, к полуночи войска вошли в город без всякого труда. С таким же успехом это можно было сделать двенадцать часов назад.

На ночь я вернулся в Гатчину в крайнем расстройстве и сильной тревоге. Дневные события показали, что командование нашими войсками ввязалось в интригу, и многие уже не думают о благе страны. Из такой ситуации виделся лишь один выход: как можно скорее приказать другим войскам окружить и разоружить казачий полк. Эти войска я надеялся найти в Гатчине и отправить в Царское Село. Но нашел в Гатчине одни телеграммы. Тем временем наши дела принимали дурной оборот, особенно под напором большевистских сил на правом фланге (в направлении на Ораниенбаум и Красное Село). Силы эти в основном составляли отряды матросов.

Неопределенность ситуации, отсутствие точных сведений, масса противоречивых слухов создали в городе обстановку крайнего нервного напряжения, особенно с наступлением ночи. В любой момент можно было ждать паники.

Той же самой ночью 11 ноября и следующим утром в Петрограде произошло трагическое и кровавое недоразумение. В тот момент в городе еще многие регулярные и специализированные войска готовы были по первому сигналу выступить против большевиков. Добавим готовых на все юнкеров военных училищ, и получится, что под Пулковом у нас еще имелись значительные силы, способные нанести решительный удар с тыла по большевикам. Мобилизовались, наконец, партийные вооруженные отряды, особенно эсеровские. К несчастью, из-за общей неразберихи и злосчастной деятельности провокаторов и предателей все эти петроградские антибольшевистские силы начали действовать слишком рано, прежде чем мы сумели их поддержать, во всяком случае, прежде чем мы получили возможность воспользоваться восстанием в Петрограде для атаки на большевиков в Пулкове.

Само собой разумеется, если бы нам вовремя сообщили о событиях в столице, я немедленно пришел бы на помощь. Весь ужас ситуации заключается именно в том, что не только выступление наших сил в Петрограде, спровоцированное провокаторами, оказалось преждевременным, но и мы сами в тот день даже не были в курсе происходящих событий. Только к четырем часам дня 11 ноября, когда все было кончено, мне позвонили из Инженерного училища в Михайловском дворце, сообщив о поражении наших сил в Петрограде и прося помощи.

Но что я мог теперь сделать? Как Петроград рискнул на восстание, не связавшись с армией? Я впадал то в гнев, то в отчаяние.

Приезжавшие ночью из Петрограда в Гатчину политические единомышленники дали ключ к разгадке. Оказалось, что по плану наших сторонников петроградские силы должны были приступить к действиям в момент, согласованный с боевыми действиями нашего отряда на подходе к столице. На собрании наших лидеров в Петрограде вечером 10 ноября не принималось никакого решения о немедленном выступлении. Это решилось в последний момент, когда собрание закончилось и большинство присутствовавших уже разошлись. В тот момент в зал совещания ворвалась группа военных в состоянии крайнего возбуждения с неправдоподобной новостью, будто большевики, узнав о намеченных действиях, собираются завтра разоружить военные училища, и поэтому надо идти на любой риск и немедленно выступать. И действительно, утром 11 ноября послышалась стрельба, которая сразу ошеломила практически всех штатских и военных руководителей антибольшевистского движения в Петрограде. Провокаторы достигли цели. Наши войска уже не могли рассчитывать ни на какую поддержку в столице, а противостоявшие нам большевики заметно приободрились.

Остановлюсь здесь немного на поведении казачьих полков в Петрограде во время трагического восстания наших сторонников 11 ноября. Несмотря на данное мне торжественное заверение в верности долгу, они в ходе восстания продолжали «седлать коней», точно так же, как ночью 7 ноября. Остались верны себе. Сохраняли «нейтралитет», несмотря на свои обещания, несмотря на бойню на улицах Петрограда, где курсантов и их штатских товарищей расстреливали и сотнями бросали в Неву. Старик Чайковский[47] вместе, кажется, с Авксентьевым, тщетно бегали по казармам, умоляя казаков о помощи. По свидетельству наших сторонников, полковник Полковников с коллегами тоже остались верны своей идее позволить большевикам свергнуть ненавистное демократическое Временное правительство, чтобы установить потом «сильную» государственную диктатуру.

Но вернемся в Царское Село. Весь день 11 ноября ушел на подготовку к бою, который должен был начаться на заре в понедельник 12 ноября. Большевики занимали Пулковские высоты. Их правый фланг располагался у Красного Села, что позволяло им совершить обходной маневр вокруг Гатчины.

По донесениям наших разведчиков, против нас выступало 12–15 тысяч человек из разных армий. Пулковские высоты занимали кронштадтские матросы, отлично вымуштрованные, как позже нам стало известно, германскими инструкторами. У нас было несколько сотен казаков (600–700), небольшое число артиллерийских орудий превосходного качества, бронепоезд и пехотный полк, подходивший тем временем к Луге. Это была не война. Мы получили кучу телеграмм с сообщениями об отправке эшелонов с подкреплением. Около сотни военных составов с разных частей фронта пытались пробиться к Гатчине, несмотря на все препоны, с которыми сталкивались в пути. Только больше нельзя было ждать. Большевики лихорадочно собирались с силами, готовясь в любой момент перейти в наступление.

Бой под Пулковом начался утром 12 ноября. В целом события развивались удовлетворительно. Самые крупные большевистские силы