Моя испуганная растрепанная тезаринка, от крика почти сорвавшая голос, когда я упал, сейчас была прекраснее всех звезд над Тейриной. Трогает клинки, гладит так, словно надеется уговорить не поддающийся никому металл снова стать целым.

Моя рихани… Моя.

Боль скрутила так, что контроль удержать я уже не смог. Серебро поползло по перьям, вырываясь на долгожданную свободу, выплескиваясь. Рина смотрела на крылья удивленно распахнутыми глазами, наверняка ища объяснение происходящему. И я его дал, даже сейчас, теряя последнюю жизненную силу, не желая давить и просить о шансе. Джану, правда, на мою гордость было плевать. Хоть крылья ему оборви, а все равно вмешался. А ведь запретил, приказом капитана «Звездного странника», которому он обязан подчиняться, запретил.

Сколько мне осталось вдохов? Главное, чтобы девчонка не ушла и я мог с ней говорить, шептать слова, которые давно рвались с губ. Глупец!

Хотя пусть лучше злится, чем плачет от потери.

Я смотрел, как моя рихани гладила клинки, как прикрыла глаза, еще не понимая, что она пытается сделать. Неизбежное не остановить…

Упрямо сжатые губы, чуть дрожащие ресницы, расцарапанная щека и исколотые пальцы… Я вдыхал и впитывал каждое мгновение, которое мне оставалось с ней быть. И даже не сразу почувствовал, как во мне потекла чужая энергия, восстанавливая то, что ушло. Рина отдавала силу в металл щедро, не жалея, без оглядки, а кристалл-хран активировался и передавал ее мне даже на расстоянии. Я не сразу понял, какую цену моя рихани платит, сливая наши жизни в единое целое. Навсегда. И ведь явно не знает, действует по наитию, желая меня спасти.

— Не отпущу. Никогда, — пообещал я, проваливаясь в беспамятство.

Рина

Сутки после возвращения на корабль я пролежала в лечебной капсуле. О том, как мы добирались до скворфов, а потом и до «Звездного странника», я не помнила. У меня тогда не осталось сил, обморок был ожидаем. Но команда смогла позаботиться и обо мне, и о раненых тейринцах, и о капитане, который, к слову сказать, лежал в соседней капсуле. Крылья у него по-прежнему оставались серебристыми, удивительно красивыми, под глазами уже исчезли синяки, а с лица — порезы и царапины. Лар-ина, которая перехватила тот отравленный кинжал, лежала неподалеку. Я видела по зеленым и синим датчикам, что ее жизни ничего не угрожает, но волосы инарки стали совсем белыми, а на переносице появилась первая морщинка.

Я открыла глаза как раз тогда, когда Лео подошел к ней, и с пола, с другой стороны от лечебной капсулы с Лар-иной внутри, поднялся Рингир. Тейринец выглядел уставшим и измученным, но на предложение целителя, которое я не слышала, слишком тихо Лео его произнес, что-то зло рыкнул, а потом выпустил крылья. И я удивленно уставилась на Рингира. Перья у него уже наполовину серебрятся. Это он что, в Лар-ину влюбился? Когда успел-то? И как я это все упустила из вида? Интересно…

— Взяли моду мешаться в целебном блоке, — проворчал Лео. — То Дисар, то этот… Рина! — воскликнул он, заметив, что я пришла в себя.

Откинул крышку, снимая показания.

— Здравствуй, Лео! Рада, что ты в порядке. Как остальные?

— Живы все, кое-кому предстоит подлечиться. Как самочувствие?

Я прислушалась к себе, чувствуя себя вполне хорошо, о чем и сообщила целителю, рассматривающему голограммы со сведениями о моем состоянии.

— Если я тебя отпущу, ты пообещаешь не ночевать у соседней капсулы? — вдруг поинтересовался он.

— Обещаю.

Я посмотрела на неподвижного Дисар-ри.

— Не переживай, жив. Регенерация в норме. Другой бы сдался, но одно присутствие рихани заставило держаться до последнего. Хотя кто бы знал, как за его безответственность хочется помять ему крылья.

— И не тебе одному, — заметила я.

Лео покачал головой, помог мне сесть.

— Тренировок пока никаких не разрешаю. Организм должен восполнять силы, а не тратить их. Загляни на кухню к Трасирию, он ждет.

Я поблагодарила Лео, подошла к капитану, вглядываясь в его черты и вспоминая то отчаянное признание в любви. Но задерживаться, как и обещала, не стала. Уже в коридоре встретила Джана, разговаривавшего с кем-то через лаурт. Кажется, мне послышался голос императора Тейрины. Джан тут же отключился и подбежал ко мне.

— Рина, как ты?

— Хорошо. — Я пожала плечами. — Как команда? Лео сказал, мы обошлись без потерь. Никто серьезно не пострадал?

— Готир и Кай были сильно ранены, но сейчас им гораздо лучше. У остальных так… царапины.

Джан неожиданно шагнул еще ближе, а потом крепко-крепко меня обнял.

— Ты чего? — удивилась я.

— Мне все причины перечислить? — ухмыльнулся он. — Ты жива и здорова — раз. Дисар жив и почти здоров — два. Я этому безумно рад — три. Мы взяли курс на Тейрину — четыре.

Я рассмеялась, взлохматила его волосы и постаралась не начать хандрить. Все же мне возвращение домой, как тейринцам, не светило.

— Ты к Трасирию загляни, он там для тебя и всей команды столько наготовил…

— Обязательно, Джан. Только вот в душ схожу и переоденусь.

Он замялся, а потом все же спросил:

— Ты на Дисара сильно сердишься?

— Пытаюсь.

— Сердиться?

— Да. Но как-то… не получается.

Джан покосился на меня, прислушался, словно проверял, не идет ли кто следом.

— Рина, ты просто так и не ответила ему, когда он признался в любви… Дисар — мой брат, пусть и двоюродный, я тревожусь за него. Но и ты мне… не чужая.

— И ты переживаешь и за меня? — поняла я.

— Да.

— Не волнуйся, Джан. Единственное, что грозит нашему капитану, — что я напущу на него свои лютики.

Тейринец хмыкнул, а потом снова крепко меня обнял.

— Я безумно счастлив это слышать.

И когда направился по коридору в целительский отсек, на ходу крикнул:

— Кстати, ты сегодня дежуришь. Дисар не успел поменять распорядок. Но если не хочешь, за тебя вся команда встанет. Очень уж они впечатлились, как ты капитана спасла.

Я вежливо отказалась от помощи, собираясь отвлечься и хорошенько подумать обо всем произошедшем, и спокойно отправилась в свою каюту. Вымылась и переоделась в форму, принятую на корабле, заплела волосы в простую косу, быстро проверила сообщения на лаурте. Но кроме напоминания от куратора о приближении срока сдачи выпускной работы, там ничего не обнаружилось. И после этого решительно отправилась поесть.

В столовой царило оживление. Тейринцы смеялись, обсуждали последний бой, а потом заметили меня и сразу затихли.

— Пташка наша! — завопил Трасирий, всплескивая руками. — Совсем отощала.