«Да, это обидно… Я так страдал, потеряв ее, и вот теперь, когда она чудесным образом воскресла, я бегу от нее, потому что боюсь испортить то единственно светлое, что было в моей несчастной жизни. Я хочу оставить свою любовь такой, какой она была прежде, я страшусь разрушить ее и разочароваться в моей маленькой счастливой девчонке. Она страдала — и вот ей выпал выигрыш. Я тоже страдал — и проиграл. У меня отняли единственную мою радость, мою Машеньку. Нет, я не завидую ей. Просто у меня ничего не осталось. Я обманут!»

Юрка опустился на дорогу, сел, обхватив руками колени, уткнул в них лицо. Он заплакал, спрятав глаза, стал вытирать жгучие слезы, стесняясь своего глупого и нелепого плача.

Потом он поднялся — еле различимая тень среди бренной пустыни. Звезды влажно мерцали над головой, вымытые дождем от вселенской пыли. Голосом гадкого ребенка кричал шакал, и у нашего скитальца мороз продрал по спине. Он развернулся и, спотыкаясь на выбоинах, торопливо зашагал в обратную сторону. Угрюмый загадочный город не отпускал его.

«Я только попрощаюсь с ней — и уйду. Я не стану ее упрекать, потому что хочу ей счастья. И ей будет приятно, что я радуюсь вместе с ней. А потом она скажет мне, что обязательно меня отыщет, оставит какой-нибудь адрес и исчезнет из моей жизни навсегда. И я буду искать новую девушку, с которой, наверное, придется прожить целую, или половину, или четвертушку жизни. Но никогда мне не суждено будет любить так, как я любил мою Машеньку…»

С этими грустными раздумьями одинокий странник вернулся в К. Его встретило несколько недобитых фонарей. Они мерно холодили темный воздух. Одна лампа нервически моргала, вызывая пульсирующие тени на дороге. Юрка пошел прямо по ним, и его фигура конвульсивно задергалась. И хорошо, что он снова нырнул в тень. Не дай бог попасться ночью такому же дерганому с оружием в руках. Он прошел несколько полуразрушенных кварталов.

Темнее ночи возвышалась арча. Юрка пошел к ней в раздумье и страхе, сердце его громко стучало, и он никак не мог справиться с этим неудобством. В двухэтажном доме, видно, давно выключили свет, стояла глубокая сонная тишина. Дом был обитаем, и это сразу угадывалось по едва ощутимому человеческому теплу. В окне первого этажа плясала, билась о решетку легкая занавеска. Юра пригляделся и вздрогнул: он увидел тонкий силуэт.

— Юра! — тут же услышал он голос, при звуках которого сердце его чуть не выпрыгнуло из груди от счастья.

— Машенька, ты ждешь меня!

— Тсс!.. — Она приложила палец к губам.

И, прежде чем Юрка успел что-нибудь спросить или сказать, ночная хозяйка отворила решетку и протянула ему сумку на ремне. «Подарок на долгую память?» — мелькнула у него нехорошая мысль.

— А теперь меня! — тихо приказала Маша, вскочила на подоконник и прыгнула Юрке прямо в объятия.

Он, конечно, поймал ее, но не удержался на ногах и повалился на землю. Маша фыркнула, еле сдерживая хохот. Побарахтавшись несколько безумно веселых мгновений, они поднялись и снова бросились друг другу в объятия. Девушка надела белое платье, и Юрка сказал ей, что она похожа на светлячка. Маша засмеялась, приподнявшись на цыпочки, прикрыла решетку, которая пропела что-то прощальное, и сказала:

— Пошли.

А Юра чуть не спросил: «Куда?» И тут же прикусил язык. Теперь он всегда должен знать ответ на этот обыкновенный вопрос.

И они пошли, обнявшись, и оба знали, что главное для них сейчас — не направление, а просто само движение, рука об руку, и в этом — цель, причина и смысл.

— Я сбежала! — объявила Маша. — Я поняла, что не смогу без тебя, я умру, если меня увезут в Америку… Отец хочет сделать меня счастливой, он любит меня, но он суровый и несговорчивый. Его таким сделала жизнь, но я не хочу, не надо мне этой жизни… На столе я оставила записку и написала, чтобы он не сердился на меня и попытался понять. И еще я попросила, чтобы он не искал меня, я пообещала сама сообщить о себе.

— А если он проснется? — осторожно спросил Юра.

— Не проснется, — убежденно ответила Маша. — Он вечером много выпил с Кара-Огаем, сильно шумел. И еще разбил статуэтку с лошадьми.

— Значит, не догонит…

— Я так ждала тебя, Юра. Мне вдруг показалось, что ты не придешь, что ты изменился, стал другим и чужим. И я в тетрадке стала рисовать человечков, тысячу маленьких фигурок, они должны были помочь найти тебя и разогнать всех наших врагов. И вот я рисовала и смотрела в окно. Отец увидел, чем я занимаюсь, и даже рассердился. Он спросил, зачем я это делаю, все это глупости! Тогда я ответила ему, что мне скучно и я рисую себе друзей. Он странно посмотрел на меня и сказал, что меня надо показать врачу. А я ответила, что пусть тогда он осмотрит и всех моих человечков. Они маленькие и несчастные…

Они вышли на большую дорогу и остановились.

— Ты не боишься? — спросил Юра.

— Нет.

Выглянула из-за тучи недоспавшая луна, зевнула, да так и осталась с удивленно распахнутым ртом, и дорога засеребрилась. Путники оглянулись. Город настороженно спал и не знал, что юные жители тихо прощаются с ним.

Маленькие фигуры быстро растаяли в ночи.

— Я до сих пор не верю, что это ты, — признался Юра, крепко удерживая Машину ладошку.

— Во время пожара я выбежала на улицу и там увидела бронетранспортер. Подбежала, спрашиваю, как найти пожарных. На машине сидели боевики — грязные, заросшие, все с автоматами. Говорят мне: можем подвезти. Я была вне себя, плохо соображала, меня тут же подхватили, посадили наверх. Я не сразу поняла, что они просто куражились. Не знаю, что бы со мной было, если б не он… Это был отец. Боевики страшно испугались, когда увидели его, а он посмотрел на меня и спросил: «Кто ты, девочка?» Я назвала себя, сказала, что из клиники, что там пожар и некому тушить… Тут он достал из кармана какую-то книжечку и показал фотографию. На ней были я и мама. «Я, дочка, твой отец», — сказал он. У меня поплыло перед глазами, все случилось так неожиданно, странно и совсем не так, как я всегда представляла эту встречу. Он повел меня за собой, я пошла безропотно, он что-то говорил, я понимала смутно, потом дошло, что он рассказывает о маме и о своей жизни…

В тот же день он увез меня в столицу, где меня день и ночь охраняли две женщины-прислужницы. Я так и не привыкла к нему, он казался мне чужим и странным, все время повторял, что хочет сделать меня счастливой. Но разве можно сделать человека счастливым против его воли? Про тебя я ничего не рассказывала, у него ведь огромная власть, я боялась, что из ревности он может причинить тебе зло… Мне всегда было страшно под его защитой, я совершенно не знала его, не понимала, и он вовсе не походил на романтичного разбойника, каким я представляла его. Наверное, он много зла принес людям…

На горизонте, там, где остался город, вспыхнули огни. Они быстро приближались — летели навстречу. Юрка поднял руку, несколько раз махнул, но автомобиль, ослепив их, пронесся мимо. Да и не мог он остановиться, потому что иные, жестокие и беспощадные обстоятельства владели людьми, а дорога и время превратились в долгую пытку. Не торопился никуда лишь подполковник Лаврентьев. Водитель, капитан Козлов, сощурив глаза, мчал по осевой линии, хирург Костя придерживал на умиротворенном лице командира кислородную маску и виновато поглядывал на Ольгу. Она же не замечала его взглядов, сжимала Женечкину руку, кусала губы и давилась слезами.