Ну и тогда в 1837 году Уркварт был отозван из Турции. Провокация провалилась, а его покровитель, король Вильгельм IV, в том же 1837 году умер. Но Уркварт не успокоился. Потому что он понял причину своего провала. Дело было в русских шпионах, купленных Петербургом англичанах. И первым в работе на русских он заподозрил лорда Генри Джона Темпла Пальмерстона, главу Форин-офиса, британского МИД, и еще одного автора неудачной провокации с «Виксеном». Нашлись даже русофобы среди политиков и членов парламента, которые согласились, что да, подозрительный этот наш глава внешнеполитического ведомства. Пальмерстон предатель, если говорить проще. К отставке это, конечно, не привело, более того, лорд потом стал еще и премьер-министром.

А вот дальнейшая жизнь Уркварта складывалась интересно. Он стал членом парламента, заметной политической фигурой, он создавал комитеты по всей стране, чтобы влиять на внешнюю политику Англии, он пропагандировал турецкие бани, например, в Лондоне на Джермин-стрит их построили под его руководством. А еще он искал и, что важнее, все время находил русских шпионов. Он считал таковыми не только Пальмерстона, но и французского политика Франсуа Гизо, Лайоша Кошута — венгерского политика и журналиста, который стал премьер-министром в период Венгерской революции 1848–1849 годов. Еще как-то подозрительно себя вел Джузеппе Маццини, писатель, философ, один из ярких представителей итальянского движения за национальное освобождение. Еще явным русским шпионом был русский анархист Михаил Бакунин. В общем, Уркварт вел себя как нынешний американский сенатор Маккейн. И даже не жаловавший русскую власть Александр Герцен, слегка русофоб и человек, который многое сделал для разрушения своей родины, был шокирован Урквартом. В книге «Былое и думы» он писал:

«В Англии, в этом стародавнем отечестве поврежденных — одно из самых оригинальных мест между ними занимает Давид Уркуард, человек с талантом и энергией. Эксцентрический радикал из консерватизма, он помешался на двух идеях: во-первых, что Турция превосходная страна, имеющая большую будущность — в силу чего он завел себе турецкую кухню, турецкую баню, турецкие диваны… во-вторых — что русская дипломация, самая хитрая и ловкая во всей Европе, подкупает и надувает всех государственных людей, во всех государствах мира сего и преимущественно в Англии. Уркуард работал годы, чтоб отыскать доказательства того, что Палмерстон — на откупу петербургского кабинета. Он об этом печатал статьи и брошюры, делал предложения в парламенте, проповедовал на митингах. Сначала на него сердились, отвечали ему, бранили его, потом привыкли, обвиняемые и слушавшие стали улыбаться, не обращали внимания… наконец разразились общим хохотом.

На одном митинге — в одном из больших центров Уркуард до того увлекся своей idee fixe, что, представляя Кошута человеком неверным, он прибавил, что если Кошут и не подкуплен Россией — то находится под влиянием человека, явным образом работающего в пользу России… и этот человек — Маццини!

Уркуард, как дантовская Франческа, не продолжал больше своего чтения в этот день. При имени Маццини поднялся такой гомерический смех, что сам Давид заметил, что итальянского Голиафа он не сбил своей пращой, а себе свихнул руку».

А Большая Игра в том же 1837 году с новой силой начала раскручиваться в Средней Азии, где в битве за Кабул сошлись два великих разведчика и дипломата. Александр Бернс и Ян Виткевич.

Они были почти ровесники. Александр Бернс родился в 1805 году, Виткевич — в 1808-м. Их судьбы очень разные, но при этом одновременно очень похожие. Мальчишками они попали на военную службу, Бернс в 16 лет добровольно отправился делать карьеру в армию Ост-Индской компании. Виткевич в 15 лет был приговорен судом к сдаче в солдаты «без выслуги лет». Бернс пережил Виткевича всего на два года, оба трагически погибли — один при таинственных обстоятельствах, у другого никогда не было могилы, тело было растерзано, и останков не нашли. Они были конкурентами, но испытывали друг к другу искреннее уважение. Хотя и сражались на поле шпионской битвы насмерть.

Александр Бернс был одним из подопечных лорда Элленборо и генерала Джона Малкольма. За несколько лет службы в Индии он выучил языки — фарси и хинди, стал переводчиком, в 1826 году его перевели в город Кач на должность помощника британского политического агента. Он стал интересоваться историей и географией Южной Азии, и самой Западной Индии в частности. И в 1831 году его назначили — он уже стал лейтенантом — главой экспедиции, которая должна была исследовать реку Инд. Границы британского влияния в Индии постоянно расширялись, государство сикхов должно было стать новым приобретением короны. Но для того чтобы сделать это, надо было понять — смогут ли по Инду проплыть баржи с десантом. И тогда в январе 1831 года Бернс в сопровождении топографа и небольшого эскорта направился вверх по течению реки, в Лахор, официально для того, чтобы доставить карету и пять лошадей в качестве подарка от англичан для Ранджит Сингха. Сами лошади якобы могли и не дойти. А так, под видом провоза подарка, удавалось промерять глубину реки, изучать фарватер.

Александр Бернс

Пенджабцы, разумеется, поняли реальную цель экспедиции. И конечно, всем было понятно, что не так вот просто экипаж баржи проводит постоянные замеры. Впрочем, в Лахоре Бернса встретили доброжелательно. Многих изумили привезенные в подарок лошади — это были британские тяжеловесы, с массивными ногами, их огромные подковы весили больше, чем четыре подковы местных лошадей. Не меньшее восхищение придворных вызвала обитая синим бархатом карета.

А Ранджит Сингх не желал прямой ссоры с англичанами. Дружить слишком тесно тоже не намеревался. И Ост-Индской компании приходилось с ним считаться, потому что его хорошо обученная на европейский манер и так же хорошо экипированная армия могла бы без труда в случае прямого столкновения справиться с армией британцев, во всяком случае они сами считали именно так. И Сингха было легче держать в союзниках, его можно было бы использовать против Афганистана. Но он не сильно торопился использоваться в этом качестве.

Но что было очевидно и Лондону, и Калькутте, так это тот факт, что Ранджит Сингх старел, болел, наследников у него хватало, но вот такого, кто мог бы взять власть в свои руки и править так же твердо, как и Ранджит, кажется, не было. И главной задачей Бернса было понять, каково реальное состояние здоровья правителя, каковы политические настроения в стране и трудно ли будет ее захватить, когда старик уйдет.

Бернс передал Ранджиту Сингху письмо от лорда Элленборо. Запечатанное в конверт из золотой ткани с британским королевским гербом, оно содержало личное послание правителю сикхов от Вильяма IV. «Король, лично приказал мне выразить Вашему Величеству искреннее удовлетворение, с которым Его Величество воспринимает глубокое взаимопонимание между британским правительством и Вашим Величеством, которое существует уже столько лет и, даст Бог, продлится навсегда». Ранджит Сингх был польщен, он приказал дать салют в честь гостей, он показал Бернсу свои войска — те парадным строем прошли перед гостем, — и группа из сорока кашмирских танцовщиц станцевала специально для Бернса. Разведчик писал: «Знания и умение примирять были двумя главными орудиями его дипломатии. Вполне вероятно, что деятельность этого вождя близится к концу. Его грудь была узкой, спина — согнутой, ноги — иссохшими». Ранджит Сингх прожил еще восемь лет, не допуская англичан к себе слишком близко, но и не ссорясь с ними. После его смерти, как и ожидалось, началась борьба сыновей за престол, после убийства старших братьев на престол возвели малолетнего Далипа Сингха, его мать стала главой регентского совета.