Однако в последовавшие годы идея крестового похода претерпела опасные изменения, привнесенные своими же организаторами: в 1202–1204 гг. воины Четвертого похода отклонились от своей цели в Египте и обрушились на христиан — византийских греков. Иннокентий III и папы XIII в. использовали крестовые походе в борьбе против своих недругов из Италии и других стран, например, императора Фридриха II Гогенштауфена и короля Арагона. В 1208 г. началась проповедь крестового похода против еретиков Лангедока: вскоре она привела к отвратительной бойне в Безье.

Об отклонении или искажении крестового похода сказано немало; мы бы сказали скорее об его распространении на все, что могло расцениваться как опасность. На самом деле, идея крестового похода с самого начала допускала принципы и средства, которые папство могло употребить и на другие цели, нежели освобождение и защита Святых мест. Фактически для папской власти крестовый поход стал скорее средством, чем целью: средством сохранить единство христианского мира; а стало быть, средством борьбы с любыми врагами Церкви — неверными, еретиками, отлученными, политическими противниками, короче говоря, со всеми, кто мог нанести ущерб этому единству.[428]

У папской власти было на это право, но крестовые походы нового типа вызвали шквал ожесточенной критики. Благодаря крестовому походу папство сумело объединить христианский мир во имя освобождения Гроба Господня. Опорочив идею крестового похода, папство утратило свой престиж и доверие; оно ослабело именно в тот момент, когда амбициозные светские власти поставили под вопрос его непререкаемый авторитет.[429] Матвей Парижский, как известно, враждебно настроенный по отношению к папе и военным орденам, писал, что король Кастилии Фердинанд Святой, умерший в 1252 г., «сделал для Церкви Христовой больше, чем папа и все крестоносцы, все тамплиеры и все госпитальеры, вместе взятые».[430] Когда в 1254 г. папа задумал организовать крестовый поход против королевства Сицилия, которое по-прежнему удерживали наследники Фридриха II, тот же Матвей Парижский с негодованием заметил: «Узнав об этом, тамплиеры, госпитальеры, патриарх и все прелаты, и жители Святой земли, которые сражаются с врагами Христа, были поражены в самое сердце. Ибо они возненавидели лицемерие папы».[431]

Один тамплиер Святой земли, Рико Бономель, выразил в стихах свой гнев и горечь после взятия Арсуфа в 1265 г. султаном Бейбарсом:

Вместе с папой под обвинение попала вся Церковь. В «Споре между крестоносцем и отказавшимся от креста» Рютбефа, дезертир заявляет:

Критики крестового похода принадлежали к разным слоям. В целом, изначальная цель — освобождение и защита Гроба Господня — под сомнение не ставилась. Этим объясняется живучесть идеи крестового похода, по-прежнему актуальной и в XIV и XV вв.: подтверждением чему служит составление различных проектов освобождения Святой земли, планов Филиппа VI Валуа или герцога Бургундского Филиппа Доброго, а также крестовые походы против турок Жана Бесстрашного в 1396 г. и Жака Кёра в 1456 г. Крестовые походы во имя освобождения гробницы Христа все еще были популярны, по крайней мере, в придворной среде и у аристократии. Экспедиции, организованные ради другой цели, встречали лишь незначительный отклик в христианском мире, даже если речь шла об испанской Реконкисте, которая, по правде сказать, несколько замедлилась.[434] А недовольные жаловались на злоупотребления, порожденные проповедью крестового похода.

В1274 г. в преддверии Лионского собора папа Григорий X попросил совета относительно крестового похода. В ответ на его просьбу было составлено значительное количество мемуаров. Францисканец Жильбер де Турнэ подвел итог наиболее распространенным упрекам в адрес крестового похода: самыми вопиющими примерами злоупотреблений были отказ духовенства от финансовой поддержки и одобрение Церковью платы за отказ от обета крестоносца.[435]

Эта критика подрывала самую основу идеи крестового похода. Возникло два критических течения. Первое, представленное поэтами и трубадурами, можно кратко сформулировать следующим образом: зачем идти сражаться с сарацинами, когда дома так хорошо? Пейроль в своем «Радостном прощании со Святой землей» полагает, что, совершив паломничество в Иерусалим, он выполнил свое обет; с этого момента он мечтал лишь об одном — вернуться в Марсель: «Если бы я вправду побывал за морем, то послал бы подальше Акру и Тир, и Триполи, и воинов, тамплиеров и госпитальеров, и короля Жана».[436] Отказавшийся от обета крестоносца в поэме Рютбефа еще более откровенен: «И в этой стране вполне можно почитать… Господа без особого ущерба… Истинно говорю, что безумен от рождения тот, кто идет на службу к другому, когда и здесь может почитать Бога и кормиться от своего наследства». Некоторые церковнослужители с пониманием относились к подобным настроениям. Гумберт де Роман перечисляет причины нежелания отправляться в крестовый поход: боязнь моря, любовь к своей стране, просто любовь.[437]